— Что еще за батя? — визгливо взвился толстяк.

— А ты кто вообще? — развязно сказал я, чтобы мой вопрос можно было счесть как, собственно, требованием предъявить документы, так и оскорблением и намеком на «выметайся из чужого дома, толстяк!»

— Я же говорю, он врет! — толстый упер руки в жирные бока и исподлобья посмотрел на меня.

— Я вру? — как будто неподдельно удивился я. — Но у меня и правда все в порядке, ну, разве что я проспал чуть–чуть…

— Куда, ты говоришь, делся Алоизий Макарыч? — спросил бюрократ.

— В Петергоф уехал по делам, — я пожал плечами.

— Ты точно в этом уверен? — бюрократ вожделенно уставился на бюро. Я его прикрыл, так что отсюда не видно было, что замок сломан.

— Так я за ним когда дверь закрывал, он мне подзатыльников надавал и велел идти работать, — сказал я. — А я спать завалился, подумал, что на пять минуточек. Вы же не скажете, что я спал еще, когда вы пришли?

— Что ты плетешь, Ворона?! — заверещал толстяк. — Ты куда тело дел?!

Глава 5. Кое–что о классовом неравенстве

Повисла тишина. Лицо бюрократа еще больше вытянулось, только по его протокольному выражению было не очень понятно, это он меня порицает или в первый раз слышит, что есть какое–то еще тело.

— Тело? — я похлопал глазами. — Какое тело? Батя сказал мне, что на Садовой вроде нужно забрать какого–то старичка, но так–то я обход еще не начинал, вот сейчас позавтракаю, и…

— Да никакой он тебе не батя! — круглое лицо толстяка побагровело и сравнялось по цвету с носом. — Он врет! Да посмотрите же на него, Митрофан Георгиевич!

— Мальчик, сколько тебе лет? — вкрадчиво спросил бюрократ.

— Шестнадцать, — ответил я. — Я уже взрослый, вы не смотрите, что тощий, это я просто еще не позавтракал.

Про завтрак я сказал специально. Мне нравилось смотреть, как толстяк прямо–таки закипает от злости. Ну что ж, кто был заказчиком ночного убийства — понятно. Видимо, план был такой: толстяк втюхивает канцеляристу, что слышал что–то подозрительное, надо бы проверить. Тащит его к дому, в расчете на то, что у порога валяется бездыханное тело Пугала. Забрать–то его некому, это его работа, а он сам мертвый лежит. И раз уж все так сложилось, толстячок невзначай под руку чернильной крысе скажет, что «это так печально, кто же будет заниматься таким нужным делом в нашем районе?»…

— А можно посмотреть твои документы? — еще более вкрадчивым голосом сказал бюрократ. Толстяк тоже порывался что–то сказать, но длинная рожа Супонина стала настолько кислой, что он прикусил язык.

— Пожалуйста, — я дернул плечом. — Вы садитесь вон там, на сундуке. В ногах правды–то нет.

Толстый опять открыл, было, рот, но канцелярист, судя по всему, двинул ему в бок локтем. Он сдавленно пискнул, и ничего не сказал. Они оба послушно направились к указанному сундуку и взгромоздились на него. Пока шел к бюро я слышал, как они шепотом о чем–то спорят.

Я открыл бюро, вынул пачку документов и, не торопясь, вернулся к этим двоим. Бюрократ немедленно нацепил на нос очки и принялся шелестеть бумагами. Толстяк пытался заглядывать ему через плечо.

— Ну что ж, Демьян Алоизович… — сказал он, пожевав губами. — Это все бумаги? А что насчет приходной книги?

— А у тебя допуск–то есть, крыса чернильная? — ровным тоном спросил я. Да, я не очень хорошо помнил табель о рангах столетней давности и знаки различия чиновничьих классов.