Княжна как завороженная слушала мой каркающий говор. Я говорил… говорил… А перед глазами моими проплывали совсем другие картины. Как опустил взгляд, отдавая команду о моем аресте безликим громилам из Багряной Бригады, светлейший князь Иоанн Голицын. Как обнаружил пустоту за моим плечом, там, где должен был стоять, прикрывая мне спину, названный брат мой и возлюбленный сестры моей князь Север Долгорукий. Как подскакивает, катясь по помосту, отрубленная голова Прошки Брюса, единственного, кто не предал и остался со мной до конца. Как длинные костлявые пальцы Императора прилаживают усыпанный самоцветами орден на парадный мундир графа Велимира Оленева, владеющего одинаково искусно клинком, ружьем и нежным словом. Как безликая толпа рукоплещет палачам, хладнокровно расправляющимся со всеми членами моей семьи. Без устали свистят топоры, и кровавый ручеек стекает по пыльной брусчатке лобного места… Как дергается и замирает в петле безжизненное тело Кузьки, моего бесконечно доброго денщика, заботливого, как тысяча мамочек. Который заменил мне погибшего на чужой войне отца и последовавшую за ним в скором времени мать.

— А у кого–нибудь из семерых же была маленькая дочка, которая потом станет самой доброй Императрицей? — спросила девочка, когда я замолчал.

— Конечно, маленькая княжна, — я снова улыбнулся в бороду.

— Тогда это буду я! — заявила девочка. — Мой папа сказал, что через неделю моя помолвка с наследником Императора! И мне уже сшили небесно голубое платье в серебряных звездах!

— Наверняка это самое красивое платье, которое когда–либо видел этот мир! — проговорил я, изо всех сил скрывая свое нетерпение. Но маленькая княжна не торопилась. Она принялась болтать о том, как она подложила бонне в туфлю маленький камешек, и той приходилось скрывать хромоту, чтобы светлейший князь не сделал ей замечание.

Я кивал, улыбался, качал головой, а сам неотрывно смотрел на детский кулачок, в котором была зажата моя надежда.

Нежный перезвон часов возвестил о скором ужине.

— Ой, мне пора бежать! — княжна вскочила с пуфика и шагнула к решетке. — Я люблю твою сказку, деда Никто. Вот твоя оплата!

Ее маленькие пальцы разжались, и на мою иссохшую и покрытую пятнами ладонь выкатился полупрозрачный серый камень. — Я взяла его в мастерской придворного ювелира. Вот видишь, как я люблю твою сказку! Ты сказал, что подойдет любой серый камень, но это же нечестно — подобрать простую гальку на дороге?

Я едва сумел сдержать крик радости. Это была невероятная удача, один шанс на миллион! На моей ладони, еще влажный от потной детской ладошки, лежал дымчатый турмалин.

— Ты очень щедра, маленькая княжна! — срывающимся от волнения голосом проговорил я. Но девочка, кажется, не заметила, как я изменился в лице, и как задрожали мои руки. Она развернулась на пятках своих атласных туфелек и вприпрыжку поскакала к высокой двери из черного дерева, инкрустированного серебряном и каплями медового янтаря.

Я всмотрелся в свое сокровище. Да, это точно он, никакой ошибки быть не может. Видимо, сама судьба желает, чтобы задуманное удалось. Иначе как еще объяснить, что среди тысяч и тысяч серых камней маленькая княжна выбрала именно серый дымчатый турмалин. Не особенно дорогой, но очень редкий камень. И единственный, который мне подходит из серых камней.

Я почувствовал на щеке прохладное касание сквозняка и торопливо сунул свое сокровище в карман. Молчаливый слуга подкатил свою тележку к решетке и стал выставлять на стол мой нехитрый ужин.

Потом он отойдет в сторону, сядет на табурет и будет молча смотреть, как я ем. Потом заберет посуду, составит на поднос и укатит свою тележку обратно.