|
Пока мы шли в мамину комнату, я поинтересовался, легко ли она нашла мой дом, и сообщил, что ее мне порекомендовал один из коллег-врачей. Войдя в мамину спальню, фрау Келер с уважением взглянула на свою будущую подопечную и перекрестилась на распятие, висевшее над изголовьем постели. – Ваша мама совсем плоха, – сочувственно произнесла дородная немка. – Да, вы правы. – Как это печально для вас! Эти слова не были обычной вежливой фразой, ибо по тому, как она их произносила, сразу становилось понятно, что она сама не так давно пережила смерть близкого человека. – Вы живете только с мамой, доктор Ван Хельсинг? Похоже, у вас ни жены, ни детей... Теперь в глазах вдовы мелькнул огонек надежды на возможный брак. – Жена у меня есть, – поспешил я развеять ее матримониальные планы. И тут на меня нахлынули тягостные воспоминания двадцатилетней давности. Жужанне удалось тогда проникнуть в наш дом и выкрасть маленького Яна. Психика Герды и так была уязвима, а похищение сына вогнало ее в кататонический ступор, в котором она пребывает до сих пор. Мало того, Жужанна сделала Герду своими глазами и ушами. Как часто я мечтал о времени, когда обрету достаточную силу и расправлюсь с этой дьяволицей. – Познакомьте меня с нею, – уже без всякого энтузиазма попросила фрау Келер. – Видите ли, Герда тоже больна. – Это вдвойне печально! – воскликнула немка. – Да, тяжкую ношу возложил Господь на ваши плечи. Склонив свою круглую голову набок, фрау Келер поглядела на меня с не меньшим состраданием, чем на маму. – Значит, вы поручаете моим заботам двоих пациенток? – уточнила она. – Нет. Жену я отвезу в Лондон. Хочу показать ее специалисту. У мамы есть замечательная ночная сиделка, но, поскольку я вынужден уехать, кто-то должен присматривать за ней днем. – Чем страдает ваша жена? – У нее кататония, – ответил я, не вдаваясь в подробности, которые наверняка бы ужаснули богобоязненную немку. – А что с вашей мамой? – осторожно осведомилась она, вновь поворачиваясь к постели. – Рак груди. Насколько могу судить, он успел распространиться дальше, затронув и мозг. Мама редко приходит в сознание. Обычно она спит. Чтобы унять боль, ей приходится вводить морфий. Фрау Келер негромко прищелкнула языком. – Разрешите спросить, а как зовут вашу маму? "Можете называть ее госпожой Ван Хельсинг", – едва не вырвалось у меня, но немка держала себя как преданный друг семьи, и я тихо произнес: – Мария. – Мария, – одобрительно повторила немка. – Имя Богоматери. Прекрасное имя. Она придвинула кресло-качалку к кровати и села. – А меня зовут Хельга. С этими словами фрау Келер очень аккуратно вынула из-под одеяла мамину руку и осторожно зажала ее ладонь между своими, словно таким образом знакомилась с пациенткой и узнавала о ее самочувствии. Сомневаюсь, чтобы сиделка делала это сознательно, вероятно, она даже не подозревала, что является прирожденной ясновидящей. Через некоторое время фрау Келер подтвердила мою догадку, проговорив: – Вы – добрый человек, господин Ван Хельсинг, и очень мужественный. Сердце сказало мне, что и ваша мама – замечательная женщина. Я буду счастлива заботиться о ней. А если Господу будет угодно призвать ее к себе во время вашего отсутствия, не думайте, будто она умрет в одиночестве или рядом с чужим человеком. Я сделаю все необходимое и стану молиться за нее, как за родную сестру. Я отвернулся, якобы посмотреть в окно, ибо сострадание фрау Келер меня заметно тронуло. |
