С воющими и стенающими кнехтами, ослепленными неведомым порошком, бенедиктинец расправился еще быстрее.

— Ваша милость! — предупреждающе выкрикнул арбалетчик и вскинул заряженный самострел.

Бычий рыцарь, не оглядываясь, отпрянул от моста — с пути арбалетного болта. Рявкнул через плечо:

— Стреляй!

Воинствующий клирик, однако, опередил их и на этот раз. Черный монах вдруг бросил под ноги свой меч и ножны. Правая рука бенедиктинца нырнула в прореху под левым рукавом дырявой рясы и тут же резко, с подкрутом дернулась обратно — словно пуская по воде плоский голыш. И в самом деле — в воздухе мелькнуло что-то маленькое, темное, приплюснутое. Одно, второе, третье…

Глухой стук, звон металла о металл и вскрик раздались почти одновременно.

От шлема арбалетчика отскочила черная металлическая звездочка с отточенными до бритвенной остроты лучами. Еще одна такая же застряла в ложе самострела. Третья торчала между глаз стрелка.

Арбалетчик покачнулся. Шагнул назад. Рука судорожно сжала пусковую скобу, но сорвавшийся с тетивы болт летел уже не прицельно, а вверх и в сторону. Над мостом. За реку.

* * *

Стрелок медленно оседал наземь. Арбалетчик стал шестой жертвой монаха, однако рыцарь, потерявший всех кнехтов, был столь же упрям и бесстрашен, как и животное, изображенное на его гербе. Он вновь бросился в атаку, торопясь взбежать на мост, прежде чем убийца в бенедиктинской рясе успеет схватиться за меч. Свой клинок бычий рыцарь держал перед лицом — на тот случай, если придется отражать смертоносные черные звезды противника. Но пилигрим не поднимал меча и больше не метал диковинных снарядов. Быстро и мягко отступив на шаг, на два, на три — и тем немного увеличив дистанцию, — монах неожиданно рванул из-под рясы конец черного веревочного пояса. А впрочем, пояса ли?

Под широкой полой укрывался аккуратно свернутый моток длинной прочной веревки с диковинным кинжалом-крюком на конце. Затемненная, как у потайного меча и метательных звездочек, сталь. Два клинка на одной рукояти. Один — прямой, обоюдоострый. Другой — загнутый, будто птичий клюв или острие боевого молота, — больше похож на миниатюрный серп с односторонней внутренней заточкой.

Именно это оружие пилигрим намеревался использовать против рыцарского меча. Веревку бенедиктинец придерживал левой рукой. В правой сжимал рукоять раздвоенного кинжала.

Расстояние между противниками сокращалось. Монах уперся спиной в рогатки. Бычий рыцарь поднял клинок, намереваясь одним ударом покончить с опасным богомольцем. Не вышло.

Резким боковым взмахом справа бенедиктинец метнул кинжал-крюк в ноги противнику. Веревка с грузом на конце захлестнула лодыжки рыцаря. Темная сталь звякнула о блестящие поножи. Крюк, словно коготь, зацепился за позолоченную шпору.

Тяжелый длинный меч так и не дотянулся до монашеского куколя. Клирик дернул веревку на себя. Дощатый настил ушел из-под ног рыцаря, и тот рухнул навзничь. Затылок, не защищенный шлемом, глухо стукнулся о сухое дерево.

Зловещая фигура в черной монашеской рясе коршуном налетела на обмякшего мечника. Стремительный удар под правое запястье — и малопригодный для ближнего боя меч выскользнул из ослабевших пальцев.

Поверженный рыцарь успел, правда, левой рукой рвануть из-за пояса мизерикордию, но ловкий противник вовремя перехватил и ее. Руку с кинжалом милосердия, целившим под черный капюшон, он быстро, в одно движение, и отнюдь не милосердно преломил о подставленное колено. Хрустнула кость. Звякнула выпавшая мизерикордия. Громкий крик огласил окрестности.