Захлебываясь от волнения, я посылала их на паперть – спасать от лунатика его жертву.

Fraulein Генинг, ничего не понимавшая из того, что случилось, помчалась со свечой на паперть в сопровождении служанок. Через несколько минут они вернулись, неся на руках бесчувственную Люду; с ними была еще третья девушка в длинном белом «собственном» платье. Она приехала в этот вечер из гостей и пробиралась на ночлег в то время, когда я дежурила на паперти. Я была уничтожена… Девушка в белом и оказалась тем страшным лунатиком, который так испугал меня. Мне было обидно, совестно, неловко…

На вопросы доброй Кис-Кис я не могла не отвечать правды. А правда была так смешна и нелепа, что я едва собралась с духом рассказать ей.

Я злилась… Злилась больше всего на Люду, сделавшую мое положение таким смешным и некрасивым.

И кто ее просил идти за мною, прятаться за дверью, защищать меня от несуществующих призраков? Зачем? зачем?

Взволнованная, пристыженная, я быстро разделась и легла в постель. Сквозь полузакрытые веки я видела, как привели в чувство до смерти напуганную Люду, видела, как ее уложили в кровать и как, по уходе фрейлен, бледная, измученная, она приподнялась немного и тихо шепнула:

– Ты спишь, Нина?

Но я молчала… Маленький злой бесенок, засевший во мне, не давал мне покоя. Я злилась на всех, на класс, на ни в чем не повинную девушку, на себя, на Люду.

Долгий сон не успокоил меня.

– Ага, струсила! – услышала я первое слово разбудившей меня насмешливым смехом Мани Ивановой.

– Принцесса Горийская испугалась дортуарной девушки! – вторила ей Крошка.

Защищаться я не пожелала и только метнула в сторону Люды злыми глазами.

«Вот что ты наделала, – красноречиво докладывал мой рассерженный взгляд – в какое милое положение поставила меня! Всеми этими неприятностями я обязана только тебе одной!»

Она посмотрела на меня полными слез глазами, но на этот раз ее затуманенный печальный взгляд не разжалобил, а окончательно вывел меня из себя.

– Ах, не хнычь, пожалуйста! Напортит, а потом реветь! – крикнула я и вышла из дортуара, сильно хлопнув дверью.

Она, однако, еще раз попыталась подойти ко мне в коридоре. Но и тут я вторично оттолкнула бедняжку.

Грустно, опустив кудрявую головку, поплелась она в спальню, а я еще долго дулась, стоя у окна в коридоре. Даже Ирочка, подошедшая ко мне (она дежурила за больную классную даму в дортуаре пятых), не усмирила водворившегося в мою душу беса.

– Что это, Нина, с вами? Вы как будто расстроены? – спросила она обычным ей покровительственным тоном.

– Оставьте меня, все оставьте! – капризно твердила я, кусая губы и избегая ее взгляда.

– В самом деле, вас следует оставить, Нина: вы становитесь ужасно несносной, – строго произнесла Ирэн, очевидно, обиженная моим резким ответом.

– Ну, и слава Богу, – совсем уже нелепо, по-детски пробормотала я и, передернув плечами, побежала в спальню, желая спрятаться и остаться наедине с моим маленьким горем.

Каково же было мое изумление и негодование, когда я увидела мою Люду, моего единственного первого друга, между Маней Ивановой и торжествующей Крошкой – моими злейшими врагами!.. Я сразу поняла, что они воспользовались нашею ссорою с Людою, чтобы, назло мне, привлечь ее к себе и сделать ее подругою, товаркою.