Разведчик, а звали его Николай Николаевич, Иннокентия с работы юрисконсультом в автобусном парке забрал, хотя трудовая книжка осталась там. Теперь днем юношу обучали английскому и целому набору весьма специфических предметов, а вечером он, как и прежде, ехал в свой институт. Изменений никто не заметил.

Николай Николаевич был Иннокентием доволен. Парень схватывал все на лету, выказывал усердие, старательность и осторожность. Месяца через два Иннокентий «случайно» познакомился с совершенно очаровательной девушкой. После третьего свидания она пригласила его домой, — родители уехали на дачу… Первые полночи она «утомляла» Иннокентия, как могла. А вторые, когда он, обессиленный от счастья, пытался уснуть, стала доставать его расспросами, кто он, чем занимается, какие у него планы, с кем дружит… Иннокентий что-то плел, весьма далекое от истины, но врал складно и ничего лишнего не сказал.

На следующий день, неукоснительно следуя наставлениям Николая Николаевича, он доложил тому о встрече с девушкой и ее странных расспросах. Иннокентию показалось, что шеф ждал этого разговора. И действительно, Николай Николаевич, выслушав рассказ стажера, недовольно спросил:

— А почему ты не рассказал мне про первую встречу, про то, как познакомились, про вторую встречу? Почему ты только сейчас заговорил?

— Ну, наверное, потому… — Иннокентий замялся. В инструкциях по поводу новых знакомств излагалось четко — докладывать сразу. — Ну, я не считал это важным.

— Что важно, а что не важно, ты начнешь понимать лет через десять. А знать этого не будешь никогда.

— Ясно, — стажер смущенно смотрел в пол.

— Лады, — произнес свое любимое словечко Николай Николаевич, — а что-нибудь еще странное, кроме расспросов, заметил?

— Пожалуй, да, — быстро отозвался Иннокентий, довольный тем, что ругать его перестали. — Она сказала, что родители уехали на дачу. Но вот никаких следов того, что в этой квартире вообще кто=то постоянно живет, не говоря уж о родителях, я не заметил.

— Почему к такому выводу пришел?

— Там все какое-то необжитое. Как номер в гостинице, если по фильмам судить. Сам я в гостиницах никогда…

— Знаю, — нетерпеливо перебил Николай Николаевич.

— Ну так вот. Мусорное ведро — стерильно чистое. В холодильнике — никаких начатых пачек, банок. В ванной все полотенца лежали на полочках. Ни одно не висело. На подоконнике пыль.

Николай Николаевич молча смотрел на Иннокентия. В его взгляде проглядывали и интерес, и удивление.

— И когда ты все это заметил? Утром уже?

— Нет, еще вечером. А что? Это имеет значение?

— Имеет. Хотя бы потому, что мне докладывали, будто ты ничего не видел, не слышал, а пер, как моряк, который полгода берега не видел… — Николай Николаевич громко захохотал.

— Так это была ваша? — растерянно выдавил Иннокентий.

— Да. Наша. Причем одна из лучших. Ладно. Комплимент сделаю, хотя не люблю. Как любовнику тебе пятерку поставили, — и Николай Николаевич опять засмеялся.

— Вы все циники, — Иннокентий даже покраснел. Ему, воспитанному на Тургеневе, Чехове, Ремарке, стало стыдно.