Про отца ничего не известно, мать беженка-армянка, домработница. Квартиру снимают. Правда, маме иногда приходят переводы, а в девяностые кто-то присылал деньги из-за границы, но это, видимо, армянская диаспора — у них принято друг другу помогать. Во всяком случае, тогда ее контрразведка проверяла — чиста.

* * *

Андрей выслушал доклад Горина внешне без эмоций. Хотя желваки на скулах ходили сильно, что не ускользнуло от внимания Алексея Ивановича.

— Понял. Я хочу, чтобы вы его подставили, — Андрей сказал это походя, будто просил подвинуть к нему пепельницу.

— На чем? И за что? — Горин почувствовал, что начинается злиться. Это с ним редко случалось. Многолетний опыт работы в экстремальных ситуациях давно приучил его не волноваться и держать себя в руках.

— Например, на наркотиках.

— Андрей Петрович! Во-первых, мы с вами не в ОПГ. Во-вторых, парень ни в чем перед вами не провинился. В-третьих, я такими вещами в принципе не занимаюсь. В-четвертых, помните: «никогда не делай никому того, что бы ты не хотел, чтобы сделали тебе».

— Алексей Иванович! Я не нуждаюсь в проповедях. Мне нужно, чтобы мою дочь оставили в покое. По-моему, вполне нормальное отцовское желание.

— Не уверен. Боюсь, вы не поняли смысл моего рассказа про ленинградского профессора.

— Да все я понял. Но я живу своей головой и своей жизнью. Короче говоря, вы отказываетесь?

— Считайте, что так.

— Тогда, боюсь, нам будет трудно дальше вместе работать.

— Андрей Петрович, не надо меня пугать. Никогда не надо. Тем более что вы не правы и поймете это очень скоро. Извините, я пойду. Пока вы лишнего не наговорили.

* * *

Оля заметила за собой странную особенность — после каждой встречи с Сергеем она, придя домой, заглядывала в дневник и перечитывала записи времен ее влюбленности в Мишу. Все происходило по-другому. И это было хорошо. Но вот сегодня она расстроилась.

Сережа в первый раз пришел к ней домой. Она его пригласила под тем соусом, что на улице дождь, а кино ей надоело.

Себе-то зачем врать, она надеялась, что Сережа хоть сегодня, здесь, поймет, что она уже не против. Ей хотелось его ласк, хотелось доставить ему удовольствие. Хотелось получить его самой. А она была уверена, что это будет именно удовольствие. Ей уже столько раз снилось, как он нежно ласкает ее, как он овладевает ею. И во сне это было очень приятно.

Но Сергей выпил чаю, осмотрел квартиру, расстроенно сказал: «Богато!» — и быстро засобирался домой.

Оля так и не поняла, что его расстроило.

Открыла дневник. Вот она, старая запись:

«Любовь — как обед: женщина сначала подает холодное, потом горячее… Но мужчина, как ребенок: хочет начать сразу со сладкого. И если ему это позволить, он быстро потеряет аппетит».

Тогда, с Мишей, она выписала эту фразу из какой-то книги. Ее расстраивала его конкретность и однобокая направленность. Впрочем, фраза оказалась пророческой, аппетит Миша действительно быстро потерял.

Сережа — совсем другой. Но если в начале их романа Оле это нравилось, то теперь она стала терзаться сомнениями. А все ли с ней в порядке? А с ним? Может, у него проблемы? А может, он в ней видит только друга?

С кем посоветоваться? С Машей. Правда, Оля догадывалась, что та скажет: «Пошли его к черту и заведи себе нормального мужика!» Да, Маша — реалистка. Для каждого дела у нее припасено практическое решение. Простое и четкое. Но Оля же не хочет «вообще» мужика. Она хочет Сергея!

А может, он еще девственник и не знает, с чего начать?

* * *

Разговор с Иннокентием Семеновичем Маша, как всегда, начала в душе.