– Мир? – мягко предложил он.

Она кивнула и отвернулась.

– Мир. По крайней мере, пока я не выздоровлю.

Они позавтракали кофе и тостом, сидя рядом за столом, уставясь через решетку жалюзи на блестящую пелену дождя. Когда Клер поднялась, чтобы приготовить еще один тост, Малчек крутанулся на своем вращающемся табурете.

– Все еще не наелись?

– Умираю от голода. Хотите омлет?

– Если приготовите, – он наблюдал, как она двигалась от холодильника к плите. – Боннерман, что, дал вам чего-нибудь для аппетита вчера вечером?

Клер дернула плечом и проговорила, обращаясь к тающему на сковородке маслу:

– Разве я не могу утром чуть-чуть проголодаться?

– Если Вам позволяет Ваше, по-видимому, обширное чувство вины, то у меня никаких возражений нет.

Яйца на сковородке зашипели.

– Я думала, мы подписали договор о разоружении?

– Я сказал мир, а не молчание. Мне просто любопытно.

Она глянула на него через плечо – блестящие каштановые волосы отлетели от щеки.

– Вас интересует мое чувство вины?

– Если Вам угодно.

– Вы предпочитаете омлет мягким или хрустящим?

– Мягким. У Вас нет причин чувствовать себя виноватой. Это всего лишь случайность, что именно он открыл холодильник. С таким же успехом на его месте могли бы оказаться Вы.

– Но все дело в том, что я должна была оказаться на его месте. Он же оказался там только потому, что… – она запнулась.

– Потому что он любил и заботился о Вас, так? – это прозвучало у него как-то хорошо, не обидно.

– Да, но я… – ее голос сорвался, и она сделала глубокий вдох, сдерживая себя. – Я не хотела, чтобы он там был.

– Вот как? – Малчек допил кофе и медленно прошел мимо нее к кофеварке, – Я считал, что вы были помолвлены.

– Как насчет мира и молчания? – спросила она, откинула голову и чихнула.

Он налил себе кофе и добавил сливки.

– О'кей. Но перед тем как мы прекратим общение – хотите еще кофе?

Она кивнула, и он перенес кофеварку на стол.

Кроме стука ножей по тарелкам, в комнате слышался лишь шорох дождя. Когда Клер закончила есть, она принялась водить вилкой на тарелке, рисуя узор из остатков желтка.

– Это пулевое ранение у Вас на плече?

– Финка.

– Выглядит свежим.

– Шесть месяцев, – Малчек размешал сливки в третьей чашке кофе.

– А другой шрам?

– Какой другой? – он, казалось, был искренне удивлен.

– На боку. Вот здесь.

Когда Клер показывала, ее пальцы коснулись его кожи, и он резко отдернулся.

– Извините. Вы боитесь щекотки?

Она смутилась от нечаянного прикосновения. Его бок был теплым, как у кошки.

– А-а, этот? Этот старый. Из винтовки, во Вьетнаме. Я не знал, что его еще видно.

– А Вы счастливчик, да? Очень везучий.

– Почему Вы так решили?

Он развернулся к ней, и от внезапной резкости его голоса ей стало жарко. Соскользнув со стула, она взяла тарелки и отошла к раковине.

– Вы выжили. Два небольших шрама, а через какие испытания Вы прошли? Сколько атак пережили?

Он склонился над кофе, легкий пар завивался вокруг него.

– Не везучий, а осторожный. Дважды был недостаточно осторожен. – Он резко оттолкнул кружку и встал. – Пожалуй, было бы слишком напыщенно сказать, что настоящих шрамов не видно.