Последнее обвинение весьма элегантно отмел человек, на встречу с которым отец Маджо отправился в Неаполь. Это был молодой харизматический лидер «Умбра Домини» по имени Сильвио делла Торре.

Комментируя статью в «Гардиан», делла Торре выступал перед аудиторией, состоящей из новообращенных членов ордена. В задних рядах неофитов, прижатый спиной к стене, стоял Донато Маджо. Выступление происходило в крошечной древней церкви Святого Евфимия, переданной ордену в первые годы его существования и до сей поры остававшейся его резиденцией.

У этого здания была интересная история. Его построили в VII веке на месте древнего храма Митры. Несмотря на музейную ценность, в 1972 году оно находилось в столь жалком состоянии (крыша текла, стены разваливались), что его оставалось либо передать «Умбра Домини», либо снести в целях общественной безопасности.

«Умбра Домини» отреставрировал церковь, однако в примитивном здании не осталось практически ничего, что имело бы ценность для так называемых «охотников за культурой», которые за полдня успевают познакомиться с творениями Микеланджело, Джотто, Леонардо или Фра Филиппе Липпи. Попутно они стремятся прихватывать и Рафаэля с Бернини. Но святой Евфимий вряд ли мог привлечь внимание любителей искусства.

Фасад церкви украшала пара кипарисовых дверей VIII века, весьма простых, но вполне сносных. Однако в здании практически не было окон, а те немногие, что имелись, почти не давали света: вместо стекол были вставлены пластины селенита – минерала, пропускающего яркие солнечные лучи, но далеко не прозрачного.

Остальные характерные черты церкви выглядели довольно… отталкивающе. Сердце святого, попавшего в наше время в немилость, покоилось в отвратительного вида раке. Гордостью храма было древнее и жутковатое Благовещение. Картина так потемнела от старости, что изображение проступало только в самый солнечный полдень. В эти редкие моменты желающий мог рассмотреть Деву Марию, задумчиво, с одеревеневшем ликом взирающую на Святого Духа, представленного не в виде традиционного голубя, а изображенного в форме извлеченного из головы и витающего в облаках глаза.

В этом мрачном антураже делла Торре сверкал, как свеча. Когда он отвечал на обвинения «Гардиан» в неофашистском характере «Умбра» (день вступления Донато Маджо в организацию), он делал это с завидной легкостью. Священник улыбнулся, воздел руки к небу и, печально покачав головой, произнес:

– Что же касается прессы, то она, поражая всех своей непоследовательностью, требует к себе доверия. Вначале пресса утверждала, что мы слишком много говорим. – Он намекнул на те дни, когда «Умбра Домини» громогласно трубил о своих убеждениях. – Теперь звучат жалобы, что мы вообще замолчали. Преследуя свои цели, она выдает стремление к уединению за таинственность, братские чувства за заговор… и при этом продолжает требовать доверия.

Довольный шепоток прокатился по рядам слушателей.

– Пресса постоянно искажает факты. Помните об этом. Тогда вы станете относиться к утверждениям прессы с тем доверием, которого она заслуживает.

Неофиты ухмылялись.

Отец Маджо был одновременно доминиканцем и членом «Умбра». В рядах «Умбра» состояло множество духовных лиц, но, поскольку орден считался светской организацией, это не рассматривалось как нарушение церковной иерархии. Однако положение отца Маджо оказалось несколько необычным, так как он являлся не только членом религиозного ордена, но и работал в самом сердце Ватикана. Он пребывал одновременно как бы в двух мирах, прекрасно понимая тот страх, который они друг у друга вызывают.