– Не буду! – возмутился Ваня.

    – Будешь. Или пристукнут тебя на первой же дуэли. Вон у Митьки Абросимова брат пошел в армию – и все.

    – Что – все? – вздрогнула Дженни.

    – Похоронили, – мрачно объявил мальчик. – Даже тело домой не привезли – прислали похоронку, и пенсию семье назначили маленькую, временную.

    Последние слова он явно повторял со слов взрослых. А ситуация – жизненная. Погиб на учениях или убит на дуэли – кто его знает, этого Абросимова, может, был задирой, с плохим характером, – а драться не умел, все же в рабочем квартале редко встретишь хорошего фехтовальщика – вот и нарвался. А поскольку служил он мало и полноправным гражданином стать не успел, пенсию семье дали только на время. Сообразно с внесенным в общественное развитие вкладом. Если бы он участвовал в боевых действиях – дело другое. Но никто необстрелянных ребят в бой не посылает.

    – Вот, – торжественно и немного злорадно сказала Дженни, когда мы отошли от мальчишек. – А ты говоришь, что система гражданства – не наследственная. Каждый из этих мальчиков может стать гражданином, только пройдя сложные, порой смертельные испытания. Уверена, сыну любого дворянина получить гражданство гораздо легче.

    – Сыну гражданина, – поправил я девушку. – Сейчас не принято называть сословие, из которого произошел. Да, сыну или дочери граждан легче – отчасти. Они видят цель и уверены в своих силах. Но разве не так в любом деле? Кому проще получить высшее образование – ребенку, у которого отец и мать инженеры, учителя, врачи, или сыну уборщицы? Кому легче устроиться в жизни – ребенку из богатой семьи или воспитаннику детдома? У детдомовца тоже есть все шансы – но ему будет не в пример тяжелее.

    – Демократия и всеобщее избирательное право – основа свобод граждан, – изрекла девушка.

    – Полная свобода ведет к вседозволенности, – парировал я. – Наше общественное устройство кажется мне вполне справедливым. По крайней мере уровень преступности у нас в три раза ниже, чем в Америке.

    – А уровень смертности молодых людей – в два раза выше. Не слишком ли высокая цена?

    – За все надо платить. Во всяком случае, мы не боимся ходить по улицам в любое время дня и ночи.

    – Не расставаясь с клинком, – довольно ядовито заявила Дженни.

    – Но и ты ведь не ходишь по улице с завязанными глазами или скованными руками.

    – Интересное у вас понятие о свободе…

    – Свобода – это защищенность.

    – Нет, свобода – это уважение себя и других.

    – Тоже верно. Только люди еще не достигли таких высот развития, чтобы действовать не по принуждению. И в России, и в Америке.

    Темнело. Во дворах зажглись редкие фонари – зачастую просто лампочки, вкрученные в пластиковые патроны. Иногда они были защищены металлическими сетками или толстым стеклянным колпаком. И прежде безлюдные дворы опустели полностью.

    – Пойдем домой? – спросил я у Дженни.

    – Боишься гулять в бедных районах ночью? – начала подначивать меня девушка.

    – Я уже не в том возрасте, чтобы вестись «на слабо».