– Мне не хочется тебя расстраивать, друг мой, но это так.

– И вы знаете, кто убил эту девчонку? – Я кивнул на портрет Васильевой. – Вам известно, что это сделал Малыгин?

Валера вскинул брови и принялся намазывать маслом кусочек белого хлеба.

– Малыгин? – переспросил он. – Какой такой Малыгин?

– Ну вот! – облегченно воскликнул я и хлопнул кулаком по ладони. – Ты не знаешь убийцу Васильевой, а говоришь, что въехал во все тонкости.

Валера вздохнул, отложил бутерброд и в упор посмотрел на меня. В его взгляде что-то изменилось.

– Кирилл, – сказал он голосом, в котором уже не было оттенка насмешки и иронии, – на протяжении достаточно длительного времени ты постоянно путался у нас под ногами, затрудняя работу следственной бригады. Мало того, ты каким-то чудом умудрялся одновременно мешать мафии, милиции и ФСБ. Я несколько раз просил тебя перенацелить свою энергию на какое-нибудь другое дело. Теперь же я просто требую – и как твой друг, и как представитель органов безопасности, – чтобы ты прекратил какие-либо действия в отношении Милосердова, его сестры и всех остальных людей, замешанных в этом деле. Ты понял меня? Я требую!

Вот теперь я узнал прежнего Валеру Нефедова, бывшего начальника особого отдела дивизии, три с половиной года провоевавшего в Афганистане, у которого каждое слово напоминало артиллерийский залп.

– Фу-ты ну-ты! – произнес я. – Напугал! Так заикой сделаешь меня когда-нибудь. А на каком основании ты требуешь, Валера?

– На том основании, – ответил он, аккуратно пристраивая красную икру поверх масла, – что я в отличие от тебя обладаю правом навязывать свою волю другим людям. Я могу даже арестовать тебя.

– Ты это серьезно говоришь?

– Вполне. И по той причине, что ты балуешься, а я работаю.

– Какое же это баловство! – вмешалась Анна, бросившись мне на помощь. – А ты знаешь, сколько раз он жизнью рисковал, ходил по краю пропасти?! Сколько раз его пытались подставить, убить и только чудо спасало?!

– Знаю, – ответил Валера. – Я все знаю. А вот ты не знаешь, сколько раз я клялся набить Кириллу физиономию за эти игры.

Что Валера хорошо умел, так это говорить спокойным, будничным тоном о том, о чем я бы на его месте мог только кричать.

– Кирилл был всего лишь нашей тенью, – продолжал Нефедов, обращаясь к Анне, словно меня не было рядом. – Где-то он шел по нашим следам, где-то мы – по его, но в отличие от нас он действовал грубее, лез напролом, как бык на красную тряпку.

– Тем не менее, – напомнил я о своем существовании, – я и Анна до сих пор живы, а преступление раскрыто.

– Я не ставлю под сомнение талант, ум и храбрость, которыми ты не обделен, – повернулся ко мне Нефедов. – Но у тебя нет главного.

– Чего же?

– Права определять вину людей и наказывать их. И ты сам это понял и потому позвонил мне. Твоя миссия закончена. Ты раскрыл преступление, поставил об этом в известность органы безопасности. Все, спасибо. Жму руку. С меня ценный подарок… А почему мы не пьем?

Представляю, какое было бы выражение лица у Колумба, если бы он после долгих месяцев трудного плавания высадился на «терра инкогнита» и увидел, что испанцы давно открыли и обжили эту землю. Подобный шок, наверное, испытал английский полярник Роберт Скотт, когда добрел до Южного полюса и увидел там норвежский флаг, водруженный экспедицией соперников месяцем раньше. Я не знал что ответить и машинально поднял рюмку.