Я принюхался, нашел среди десятков других ее запах, от которого в груди расползлась боль, и, следуя за ним, поднялся обратно, зашел в свою комнату. Скаа сидела на подоконнике, смотрела в окно. Потом, почуяв меня, обернулась.

— Я пришла, а тебя нет, — едва слышно сказала она, жутко переживая. — Решила подождать.

— Долго разговаривал с Туалом. Потом отправился тебя искать.

Она соскользнула с подоконника, сделала нерешительный шаг и все же подошла.

— Руари! — Скаа внимательно всматривалась в меня. — Я думала, ты будешь презирать меня, что отвернешься от меня, от нас всех!

— Скаа…

— Когда несколько дней назад тебя привезли в Министерство, мы почуяли, звали тебя, но ты нас не слышал, — прошептала она. — Я больше всего боялась, что они сделают с тобой то же самое, что сделали с нами.

— Нет, я слышал. Но думал, что это кошмарный сон. А это оказался кошмар наяву. Теперь он позади, Скаа.

Я прижал ее к себе, сквозь одежду чувствуя, какая она худая, словно я обнимал не молодую женщину, а девочку-подростка. Ее макушка оказалась прямо под моим носом, от медных волос пахло вереском и медом. От этого запаха в груди будто оказался тяжелый булыжник, а мне мерещилось, что я обнимаю призрак. То ли той девочки, с которой познакомился много лет назад, то ли другой, недавно убитой. Скаа обратила ко мне лицо, изучая, почувствовав мою боль. Я тоже изучал ее, не понимая, что со мной творится, ощущая опять неловкость и переживания Скаа. Моя ладонь провела по ее щеке, по острым скулам. Скользнула по шее, по плечу. Я стянул с нее казавшуюся бесформенной шерстяную кофту, но в футболку она вцепилась и не позволила снять. Хотя та была такая же бесформенная, она не смогла скрыть острые лопатки, торчащие ребра, маленькие груди с розовыми сосками, тонкие руки.

— Нет. Позволь, я уйду. Не хочу, чтобы ты смотрел на меня, чтобы видел такой.

Скаа попыталась вырваться, но потом вдруг замерла, сжавшись с покорностью загнанного зверя, у которого нет сил сопротивляться. Я почувствовал себя так, словно мне влепили пощечину. Выпустил ее, отступил.

— Прости. Я всего лишь… — я запнулся. — Нет, ничего.

Я не понимал, что происходит. Внутри словно разверзлась бездна, и я падал в черную, холодную пустоту. Скаа метнулась к двери, исчезла. «Конмэл из Клонмела, Руари из Типперэри!» — эхом в памяти пропел голос Скаа. Веселый и звонкий. Не такой, как сейчас. Я помнил, как она смеялась, когда мы встретились несколько лет назад в лесу, принадлежавшем О’Лири. Я помнил ее запах, от которого мне теперь становилось невыносимо больно. И я не помнил ни ее лица, ни цвета волос, ни цвета волчьего меха. Ничего больше.

На меня тяжелым камнепадом обрушилась усталость. Я растянулся на постели, уткнувшись лицом в подушку. В дреме мне на ухо нашептывал король Мидир: «Да, я знаю, что это будет очень больно, Руари Конмэл».

Выстрел в сердце — обычная пуля. Выстрел в сердце — десять серебряных пуль. Выстрел в сердце — мое. Выстрел в сердце — чужое, но боль такая, словно снова стреляли в меня. Может быть, на его месте ничего уже не осталось? Пустота? Но что тогда болит? Я видел себя со стороны лежащим на изумрудном ковре мха и смотрящим в небо, на проливающие дождь облака. И этот я во сне невесело смеялся над самим собой. «Еще немного выстрелов, и ты сам окажешься на столе у своего друга-хирурга Патрика Хили! Что, Руари, хренов король, сознайся уже, что ты на самом деле людоед. Метка на Фалви, но тебя от него воротит? Иначе твое имя было бы точно также перечеркнуто в Кодексе.