Генерал Рихтенгден молча указал Шлиману на удобное кресло у стены, а сам вышел из-за стола и опустился в такое же кресло напротив. Их разделял только журнальный столик, на котором стоял графин с водой и пара стаканов.

— Кое-что случилось, Эрих, — негромко произнес Рихтенгден, когда Шлиман устроился в кресле и остановил на нем выжидательный взгляд.

— Это я уже понял, — усмехнулся Шлиман, — не тяни, даже плохие новости лучше, чем неизвестность.

— Я бы не назвал эту новость плохой, но она многое меняет. Пожалуй, я не буду забегать вперед и начну с самого начала. Сегодня сюда приезжал адмирал Канарис.

— Даже так? Не вызвал к себе, а приехал сам? — чуть изогнул бровь Шлиман.

- Он знает об этом месте, и, похоже, теперь окончательно убедился, что я не зря вбухал столько рейхсмарок в его оборудование. Так что пришлось ему прокатиться сюда.

— Опять что-то, связанное с Нагулиным?

— И да, и нет, — неопределенно качнул головой Рихтенгден. — Адмирал получил очень важную информацию, причем получил лично. Именно это и заставило его приехать ко мне. Способ передачи сведений оказался весьма необычным. С Канарисом связались, используя его домашний радиоприемник. Связь, естественно, была односторонней, но невидимый собеседник прекрасно знал, какие вопросы могут возникнуть у адмирала. После завершения сеанса Канарис немедленно затребовал отчет у службы пеленгации. Ты же знаешь, что в Берлине ни одна рация не может выйти в эфир, не будучи мгновенно обнаруженной.

— И, конечно же, они ничего не слышали, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Шлиман.

— Абсолютно. Ни один пеленгатор не засек посторонних радиопередатчиков.

— Я могу узнать, что сообщили адмиралу?

— Можешь. Мне поручено заняться этим делом, так что и ты не отвертишься. Канарису очень подробно и аргументированно объяснили, что шифровальная машина «Энигма» совсем не так хороша, как нам это представлялось, и англичане давно читают переписку наших штабов, как открытую книгу. Люфтваффе, кригсмарине, сухопутные войска — всё самое важное из того, что они передают по радио, ложится Черчилю на стол в расшифрованном виде, причем уже не первый месяц.

— Источник не назвался?

— Нет. Сказал только, что он патриот Германии и еще пару ничего не значащих фраз в том же духе.

— Провокация?

— Не похоже. Информация уже проверяется, но у адмирала сомнений в ее правдивости нет. Его собеседник был очень убедителен.

— То есть кто-то непонятный просто взял и слил Абверу достоверную информацию огромной важности, и при этом совершенно неясно, как он сам ее получил и с какой целью передал нам. Я ничего не упустил?

— Ты все понял правильно. А теперь давай уже я задам тебе вопрос. Эрих, тебе это ничего не напоминает? Кто еще из известных нам фигурантов столь же легко получает любую нужную ему информацию, независимо от уровня ее секретности, и немедленно использует ее в своих целях?

— Ну, не любую…

— А ты уверен, что не любую? Впрочем, ты прав. Кое-что скрыть удавалось, именно поэтому я и надеюсь на этот кабинет.

— Русский стрелок? Но зачем ему помогать нам? Он ведь, вроде бы, наш противник. Хотя, подожди… — Шлиман резко подался вперед и впился взглядом в глаза Рихтенгдена.

— Вижу, мы с тобой пришли к схожим выводам, — устало усмехнулся генерал.