— Скорее всего, глазами она сверкала потому, что убийства — не застольная тема, а ложь здесь ни при чем.

— Неважно, — отмахнулся детектив от меня, как от надоедливой мухи. — Мне нужно было проверить, знает ли Оуэн, как была убита жертва.

— И что же?

Я едва поспевала за Эллисом — он шагал торопливо, размашисто, слишком быстро для человека его роста. У меня даже юбки начали в ногах путаться.

«Да он как гончая, которая встала на след, — пронеслось у меня в голове, и я тут же поправила себя: — Нет. Как лис, который почуял добычу. Интересно, а на кого охотятся лисы?»

— Либо Оуэн владеет собою в совершенстве, либо он и впрямь ни при чем. Слушал он внимательно, с полагающейся по случаю долей отвращения… Кстати, вы знаете, что он взял обыкновение украдкой поглаживать запястье мисс Тайлер? — наябедничал вдруг Эллис и добавил ворчливо: — Ну и молодежь нынче пошла! Только отвернешься, как в голове у них одна романтика, через месяц они уже влюблены, а через полгода венчаются…

— Мне кажется, или вы завидуете? — ядовито поинтересовалась я, уязвленная. Если Эвани и Оуэн — «молодежь», то как называть меня? Ребенком?

— Чему? — изогнул брови детектив и даже остановился от изумления. — Нет, что вы, Виржиния. Я досадую. Видите ли, все эти романтические бредни изрядно осложняют расследование, — он развернулся на пятках и вновь направился к кухне, так уверенно, словно это был его дом, а не мой. — Вот представьте, что ваша дорогая Эвани узнает о своем ненаглядном Оуэне что-нибудь неприятное. Думаете, она побежит сразу докладывать мне или вам? Отнюдь! Ее язык от любовного яда онемеет. Она станет плохо спать и терзаться мыслями, вроде: «Ах, если скажу, то предам его! Но если не скажу, он может убить кого-нибудь еще!». В конце концов, конечно, я поймаю преступника, но времени потеряю непозволительно много. А время, когда ловишь убийцу-одержимого — это всегда чья-то жизнь.

Из галереи мы перешли в закрытый коридор, и сумрак прохладным своим дыханием остудил пылающее лицо.

Но не кровь.

— А я бы не стала укрывать убийцу.

Эллис смерил меня странным взглядом, и в этот момент показался ровесником моего отца.

— Вы так говорите, потому что никогда не любили никого всей душой, Виржиния. Я не уверен даже в себе. Возобладал бы долг сыщика над сердечной привязанностью? Ответа нет.

— Неужели?

— Откуда такой цинизм, Виржиния? — он скривил бледные губы. — Неужели вы отправили бы на каторгу свою драгоценную Мэдди, если бы она стала разрезать кого-нибудь на кусочки?

— Мэдди бы не стала! — вскинулась я, чувствуя, как берет свое фамильный нрав Валтеров. — Она не такая!

Эллис невесело усмехнулся в сторону.

— Все так считают, Виржиния. У любого чудовища найдется любящая мать, или отец, или братья с сестрами, или супруг, или дети… друзья на худой конец. И для них даже самый страшный монстр будет «не таким». И знаете, в чем истинная жуть, Виржиния? — он поймал мой взгляд, и я невольно сглотнула. — Любовь к чудовищу постепенно превращает в чудовище. А все потому, что сначала мы прощаем зло; потом укрываем зло; а от этого уже один шаг до того, чтобы зло творить.

Я ощутила бессильную ярость — как в тот день, когда узнала о пожаре, в котором погибли мои отец и мать.

— И что же теперь — сразу бежать в Управление, если заподозришь близкого человека в страшном?

— Нет. Просто все время будьте рядом… и берегите его от неверного шага, — просто ответил Эллис.