— Мы с Линдой ушли раньше других, она оставила свой автомобиль у здания суда, поэтому я подбросил ее. Если бы ты позвонила двумя минутами позже, я был бы уже на пути к дому.

Лоис вслушивалась в мои слова, пока не поняла, что именно я ей объясняю, затем сделала жест рукой, отмахиваясь от этого, словно от пустяка.

— Это неважно, Марк.

В ее словах была грустная правда. Это действительно было неважно.

Когда родился Дэвид, я учился в юридической школе. Мы с Лоис поженились, как положено, летом, после окончания колледжа, и сразу же вслед за этим я поступил в школу при университете. Рождение Дэвида не совсем входило в наши планы, хотя мы и не делали ничего, чтобы воспрепятствовать его появлению. Мы оба были слишком молоды и делились друг с другом не только своими глупыми идеями. Мы решили, что следует дать природе идти своим естественным путем. Однако мы не ожидали, что путь этот окажется настолько похожим на скоростную трассу. Дэвид родился уже через одиннадцать месяцев после нашей свадьбы.

Лоис поддерживала наше материальное благополучие, работая секретаршей. У нее было любительское удостоверение, выданное вместе с дипломом колледжа, после прохождения теста по машинописи обладатель такого удостоверения получал квалификацию секретаря. Шестидесятые годы были великим временем.

Целая семья могла жить на секретарское жалованье. Хотя и без него мы бы, конечно, не прожили. Я получил работу клерка в юридической конторе, что позволило Лоис в течение трех месяцев сидеть с Дэвидом дома, но просуществовать на то, что я зарабатывал, мы не могли. Мы поговаривали о том, что я брошу учебу и отыщу работу, чтобы Лоис могла посидеть с ребенком подольше. Но я не представлял себя никем, кроме юриста, и любое другое занятие рисовалось мне либо безнадежным тупиком, либо временной задержкой. Мы решили, что я останусь в юридической школе, побыстрее окончу ее и потом дам Лоис возможность заняться Дэвидом. Это была наша очередная глупая идея: как будто, поторопившись, я действительно мог пройти сквозь годы быстрее, чем мой ребенок. Ему предстояло преодолевать поток времени, пока я буду бешено грести по течению, так что два года прекрасного младенчества сына должны были пройти в стороне от меня.

Мы нянчились с Дэвидом все свободные минуты, которые могли ему уделить. Для меня это были те полчаса, что оставались между моим возвращением из офиса или библиотеки и часом его сна. Я предпочитал носить его на руках все это время, если только у меня не было какого-то срочного дела, связанного с работой или учебой. Иногда я, даже читая, брал Дэвида на колени. Мне помнится, как однажды я поднял глаза от прикосновения к моему плечу. В зеркале я увидел Лоис, стоявшую над нами обоими с нежной улыбкой. Я посмотрел ниже и увидел, что Дэвид заснул, по-прежнему сжимая во рту соску от бутылочки, которую я держал. Я прижал его к своей груди, переполненной теплом семейного очага.

Время от времени у нас бывали праздничные обеды с моими родителями или мы проводили выходные с родителями Лоис в Далласе. В течение года или двух Дэвид был единственным внуком в обеих семьях, и в эти короткие визиты его немилосердно тискали и ласкали. Поначалу такое внимание нервировало его, но к концу уик-энда он буквально упивался этим.

Подобная картина открывавшихся возможностей была для меня более чем убедительной. Раз ли в день или раз в неделю, держа Дэвида на руках, я испытывал наплывы такого чувства, что мне казалось, будто именно в ребенке и заключено все то, чего я хотел от жизни. Тем не менее, в течение дна я редко думал о нем или о Лоис. Сидя за библиотечным столом или в учебном классе, с головой, до отказа набитой всякими гражданскими правонарушениями, компенсациями и тройными ущербами, я, должность, был уже один. Особенно в юридической конторе и по пути зданию суда я видел совсем иной мир, открывавшийся передо мной.

Когда я окончил университет и был принят в окружную прокуратуру, Лоис совсем оставила работу.