– Миледи, я стучал в дверь спальни милорда дважды и звал его по имени, но милорд, похоже, спит очень уж крепко. Прикажете все-таки будить его?

Франческа кивнула:

– Да. Я бы с удовольствием дала ему поспать - он слишком заработался в последнее время, - продолжала она, обращаясь уже к Майклу, - но я знаю, что эта встреча с лордом Ливерпулем очень важна. Надо бы… нет, постойте, Симоне, я разбужу его сама. Так будет лучше. - Она повернулась к Майклу: - Увидимся завтра?

– Собственно говоря, если Джон еще не уехал, то я лучше подожду, - ответил Майкл. - Я пришел пешком и с удовольствием воспользуюсь каретой Джона после того, как он доберется до места.

Она кивнула и быстро побежала вверх по лестнице. Майкл остался в прихожей. Он бесцельно оглядывал развешенные по стенам картины и напевал что-то себе под нос.

И тут раздался ее пронзительный крик.

Майкл совершенно не помнил, как он взбежал вверх по лестнице, - он вдруг просто каким-то образом оказался в спальне Джона и Франчески, единственной комнате в доме, порога которой никогда не переступала его нога.

– Франческа? - задыхаясь, едва выговорил он. - Фрэнни, Фрэнни, что с тобой?…

Франческа сидела возле постели, цепляясь за руку Джона, безвольно свисавшую вниз.

– Разбуди его, разбуди, Майкл! - закричала она. - Разбуди его! Я не могу. Разбуди его!

Майкл почувствовал, как мир рушится вокруг него. Кровать стояла в дальнем конце спальни, но он сразу понял.

Никто не знал Джона так хорошо, как он. Никто. А Джона уже не было в этой комнате. Джон ушел навсегда.

– Франческа, - прошептал Майкл, медленно приближаясь к ней. Руки и ноги его были словно чужие и двигались как-то странно, с какой-то отвратительной неповоротливостью. - Франческа…

Она подняла на него огромные, полные боли глаза:

– Разбуди его, Майкл!

– Франческа, я…

– Ну же! - закричала Франческа, кидаясь к нему. - Разбуди его! Ты сможешь. Разбуди его! Разбуди!

Но все, что Майкл мог, - это стоять столбом все то время, пока ее кулачки били его по груди и потом ее руки тянули и теребили его галстук, так что он даже начал задыхаться. Он не мог даже найти в себе силы обнять ее, как-то утешить, потому что сам был точно так же потрясен и сбит с толку.

И вдруг эта лихорадочная энергия оставила ее, и она вся обмякла, и слезы ее омочили его рубашку.

– У него болела голова, - плакала она. - Вот и все. У него просто болела голова. - Она подняла на него глаза, вопросительно вглядываясь в его лицо, словно пытаясь найти в этом лице ответы, которые он никогда не сможет дать ей. - У него просто болела голова, - снова повторила она.

Выглядела она совершенно сломленной.

– Я знаю, - сказал он, понимая, что этого недостаточно.

– Ах, Майкл! - Рыдания сотрясали ее. - Что же мне делать?

– Я не знаю, - ответил он, потому что и в самом деле не знал. В Итоне, Кембридже и в армии его подготовили ко всему, что жизнь может преподнести английскому джентльмену. Но к такому его не готовили.

– Я не понимаю, - говорила она, и, наверное, говорила еще многое другое, но слух его отказывался воспринимать смысл слов. У него даже не было сил стоять на ногах, и оба они тихо осели на ковер и так сидели, привалившись к кровати.

Он смотрел в противоположную стену, и ничего не видел, и только недоумевал, отчего он не плачет. Он словно потерял чувствительность, собственное тело казалось ему страшно тяжелым, и он не мог отделаться от ощущения, что у него вырвали душу.

Только не Джон.

За что?

За что?!

И, сидя у постели мертвого брата и смутно сознавая, что слуги стали собираться возле распахнутой двери спальни, он вдруг понял, что Франческа, плача, повторяет эти самые слова:

– Только не Джон.