Изменить размер шрифта - +
К тому же…

Я замолкаю: договаривать нет смысла. Что революционеры, что тираны – все они в конечном счете мужчины, и руководит ими не интеллект.

Дуайер еще раз окидывает взглядом подчеркнутые изгибы моего тела. От него не укрывается то, что для нашей семьи настали не лучшие времена: платье не самое модное, туфли подобраны плохо, на шее блескучие стекляшки.

Какую бы горделивую позу я ни приняла, я тоже кое в чем заинтересована, и он это знает.

– И как вы предполагаете к нему подобраться? Для этого вам нужно вернуться на Кубу?

Он дразнит меня, как ребенка конфеткой. Чего бы я только не отдала, чтобы вернуться в то единственное место на земле, где я чувствую себя как дома! Чтобы встретиться с друзьями и родственниками, чтобы прекратилось бесконечное ожидание.

– Наверное, – говорю я. – Или можно дождаться, когда он приедет сюда с дипломатическим визитом.

Кастро уже приглашали в Штаты в апреле, через три месяца после прихода к власти. Президент Эйзенхауэр, к своей чести, его не принял, зато он встретился с вице-президентом Никсоном, и, судя по тому, что Дуайер стоит сейчас передо мной, встречу нельзя назвать удачной.

– Кастро – человек не безрассудный. Жизнью, во всяком случае, рисковать не станет. Добраться до него, даже с вашими чарами, будет нелегко.

– Легкость мне и не нужна. Мне нужен шанс.

– А о возможном провале вы подумали? Его охрана, если поймает вас, может убить. И, вероятно, убьет. Ваша фамилия не везде вас защитит. К этому вы готовы?

– В случае провала меня убьют. Уверяю вас, я понимаю. Я бы не стала в это ввязываться, если бы не знала, каковы ставки.

– Не думал я, что вы идеалистка.

Слово «идеалистка» звучит у него как ругательство.

– И правильно делали.

– Ваш брат…

– О брате я ни с кем не говорю. Этого вы от меня не добьетесь.

Алехандро первым увидел трещины в той жизни, которой мы жили на Кубе до революции, и вслух сказал о них за обеденным столом. Он был возмущен тем, что наша семья наслаждается комфортом, когда вокруг столько людей страдает. Вступив в Федерацию студентов университетов Кубы, Алехандро присоединился к движению сопротивления и принял участие в штурме президентского дворца, после чего отец от него отрекся. Большинство кубинцев смотрели на своего тогдашнего правителя сквозь отрицательную линзу, но наша семья предпочитала дружбу с Фульхенсио Батистой как с неизбежным злом.

Всю жизнь я везде следовала за Алехандро. Его гнев становился моим гневом, его мечты становились моими мечтами, его надежды – моими надеждами. Его смерть стала моей смертью.

Мы оставили Алехандро на Кубе, в склепе среди многочисленных родственников, под землей, на которой теперь хозяйничают его убийцы.

Я делаю глубокий вдох.

– Так вы заинтересованы в моей помощи?

Дуайер бросает сигарету на пол и гасит носком туфли.

– Может быть. Мы с вами свяжемся.

Отрывисто кивнув, он уходит. Я остаюсь на балконе одна, между надеждой и отчаянием.

После замужества Элизы в доме с родителями остались только Изабелла, Мария и я. Мария ходит в школу, а мы с Изабеллой не знаем, куда девать время. Занимаемся благотворительностью и церковными делами, я вот втянулась еще и в «факультативную» политическую деятельность. И все-таки наша жизнь кажется мне бесцельной. Я пытаюсь добиться от отца, чтобы он разрешил нам поступить в университет, и предлагаю помощь в возрождении нашей сахарной компании, почти уничтоженной революцией Фиделя.

Восемь месяцев назад на Кубе был издан закон об аграрной реформе, который ограничил площадь частных земельных владений, чтобы перераспределить «излишки» или просто конфисковать их в пользу правительства.

Быстрый переход