– За немалую мзду, – усмехнулся я.

    – А то как же! – без тени смущения подтвердил дед Пихто. – На то ж мы и мздоимцы! Семью-то прокормить надо! Ha одних ягодах да орехах тело не нагуляешь. Но у нас всё по-честному, без обмана. Страху вы уже, стало быть, натерпелись, видение еще впереди, а теперь извольте отобедать от лесных щедрот. Ну и там поговорить о том о сем. Всё чин-чином, согласно уложению достопочтенного Уряда Народных Увеселений.

    Немудрящая лесная трапеза шла своим чередом. Поджаристая дичь и разносолы обильно запивались самодельными наливками, по всему видать, составлявшими предмет особой гордости хлебосольного Кудесника.

    – Вот, положим, брусничная, – вещал он, разливая красновато-прозрачную жидкость по резным деревянным ковшикам. – Здесь же ж чтобы абы как – так ни-ни! Тут особливый подход нужен. И когда Луна возрастает, знать надо, и в какой день Солнцелик во всей красе и могути своей пред очи кажется, а в какой – в туге-печали за тучами хоронится. Коли всем тем пренебречь, сдуру рукой махнуть, такая, доложу я вам, косорыловка выйдет, что и в голове туман, и в ногах заблуждение. Не то что от правильного питья, в котором вся земная сила заключена! А от той силы в человечьем, – тут дед Пихто с извиняющимся видом поглядел на фею, – ну и, стало быть, в вашем многопочтенном животе теплота и радость всякая разливается. А это, ежели хотите знать, потому, что от начала начал всякой травинке, всякой ягодке свой, вестимо, сокровенный толк положен. Нам сей толк ведом. Тем, стало быть, и пробавляемся. Правду баю, Оринка? – обратился к бывшей пленнице, оказавшейся при ближайшем знакомстве вполне миловидной девицей, ее многомудрый пращур.

    – Правду, дедуля, – кивнула внучка, принимая из рук старца опустевшую березовую бутыль и ставя взамен другую.

    Теперь леогриф ластился к ней, выражая нежную симпатию, обвивал девичьи ноги своим длинным хвостом, подставлял голову для почесывания и требовательно щелкал клювом, призывая не скупиться на мясные подачки.

    – Ишь, юлит! – Старец погрозил пальцем Проглоту, который пытался было нахально стащить запеченную в глине утку. – У, зверюга! У, тать ненасытный! Пошто внученьку мою перепугал?! – С этими словами дед Пихто поворотил седовласую голову к Делли и Злому Бодуну. – Одна она у нас! Сколько наш род в этих местах живет, одни мужики рождались. А чтоб девка – так это лишь когда рак на горе свистнет.

    – И чего в натуре свистел? – живо поинтересовался подурядник левой руки.

    – Свистел! – вздохнул уже изрядно поднабравшийся зелена вина провидец. – Прям-таки соловьем заливался! А это, я вам доложу, знак верный. По всему видать, судьбина ей уготована не тутошная, не чащобная. Даров-то лесные духи ей в колыбельку немало положили. Она, ежели что, и будущее прозревает, и в травах да кореньях сведуща. А коли щи сварит, так и пальчики оближешь! Но, правда, чего таить, она хоть тихоней прикидывается, а егоза каких мало! Ни за какие коврижки на месте усидеть не может. Однако же мыслю, ежели ей правильную науку дать… – Тут дед Пихто уставился на фею долгим вопросительным взглядом.

    – Я не набираю учениц, – покачала головой фея.

    – Жаль, – разочарованно вздохнул старец. – А то вот намедни Оринушка сказывала, что пришел ей срок из лесу идти, – он вздохнул печально, – чтобы, значит, косу расплести.