- Настоящего испытания?

- Да, что-нибудь в другом ключе. Ну скажем, дверь без замков или без ключей, которыми можно открыть замки. Закрытая дверь, которую можно открыть мизинцем и которую в то же время невозможно открыть. Как вы на это смотрите?

Рэймонд прищурил глаза в раздумье, как бы оценивая то, что было ему предложено.

- Звучит в высшей степени интересно, - сказал он наконец. Расскажите мне об этом подробнее.

- Нет, - ответил Хью, и по тому, как прозвучал его голос, я почувствовал, что наступил момент, которого он ждал. - Я сделаю лучше. Я покажу ее.

Он резко поднялся, и остальные последовали за ним, за исключением Элизабет, которая осталась на месте. Я спросил, не хочет ли она пойти с нами, но она только покачала головой и беспомощно смотрела, как мы покидаем комнату.

Мы направлялись в подвалы. Я понял это потому, что Хью захватил с собой фонарь. Я иногда спускался вниз, чтобы выбрать бутылку вина с полок, но никогда не видел подземелье целиком. Сейчас мы прошли винный подвал и очутились в длинном, тускло освещенном зале. Наши шаги громко звучали на грубом каменном полу, на стенах виднелись подтеки, я почувствовал озноб от промозглой сырости. Когда доктор поежился и глухо сказал: "Это те самые гробницы Атлантиды", я узнал, что не одинок в своих ощущениях, и почувствовал даже некоторое облегчение.

Мы остановились в конце зала перед тем, что можно было бы назвать каменным чуланом. Он достигал потолка, был четыре фута в ширину и почти в два раза больше в длину. За открытым входом стояла непроницаемая тьма.

Хью потянул тяжелую дверь из темноты и закрыл проход.

- Вот она, - сказал он резко, - простое цельное дерево толщиной четыре дюйма, так подогнана к раме, что почти герметична. Прекрасная плотницкая работа, такое могли делать только двести лет назад. И никаких замков и болтов. Только кольца с обеих сторон, которые используются как ручки.

Он слегка толкнул дверь, и она бесшумно открылась.

- Видите? Она настолько идеально установлена на шарнирах, что двигается легко, как перышко.

- Но для чего она предназначена? - спросил я. - Ведь для чего-то она сделана.

Хью коротко рассмеялся.

- Все правильно. В добрые старые времена, когда слуга совершал преступление - а как я полагаю, не было большею преступления, чем надерзить кому-нибудь из семейства Лозьер, - его сажали сюда для раскаяния. А так как воздуха внутри хватало только на несколько часов, то он или скоро раскаивался, либо уже не раскаивался никогда.

- А эта дверь? - спросил доктор осторожно. - Эта ваша впечатляющая дверь, которая открывается от одного прикосновения? Что мешало слуге открыть ее, чтобы впустить воздух?

- Смотрите, - сказал Хью. Он посветил фонарем, мы сгрудились позади него, всматриваясь вглубь. Круг света достиг задней стены и осветил короткую тяжелую цепь, свисавшую немного выше уровня головы, к последнему звену которой был приделан полукруглый ошейник.

- Все понятно, - сказал Рэймонд, и это были его первые слова после столовой. - Весьма изобретательно. Человек стоит спиной к стене, лицом к двери. Ошейник надевается ему на шею, зажимается здесь и забивается вокруг его шеи - ясно, что он сделан не для замыкания на горле. Дверь закрывается, и он проводит несколько часов, подвергаясь невидимой пытке, стараясь достать ногами кольцо в двери, которое недосягаемо. Если повезет, то он не задохнется в железном ошейнике и доживет, пока кто-нибудь не откроет дверь.

- Бог мой, - сказал доктор, - такое ощущение, что я сам прошел через это.

Рэймонд слабо улыбнулся.

- Я прошел через много подобных испытаний, и, поверьте мне, действительность всегда немного хуже, чем самое сильное воображение. Когда наступает этот страшный миг ужаса, паники, когда сердце так бешено бьется, что, кажется, вырвется из груди, и холодный пот мгновенно прошибает тебя.