Марта, словно почувствовав состояние девушки, привлекла ее к себе, обняла и сказала:

— Все позади. Страшное, тяжелое и трудное миновало. Ты молодец, ты сделала все так, как надо. Войне теперь наступит конец, баймы уже отступили. А ты — храбрая, сильная девочка. Все избранные — храбрые и сильные, и то, что вы совершили для Суэмы, никогда не забудут… Не плачь… Теперь все наладится, все будет хорошо…

Марта все приговаривала и приговаривала, и гладила плачущую Кей по голове, словно маленькую девочку.

В небольшой печке трещали поленья, а в комнате витал запах кофе…

Наконец, слезы кончились. Они, словно бы смыли остатки болючей тревоги за Марка, друзей, Суэму, смыли последние страхи, и звенящая легкость воцарилась в душе Кей.

— Мне надо помыться… — она осторожно повела плечом, высвобождаясь из объятий.

Ей стало неловко за свои слезы, она почему-то застеснялась Марты и, торопливо вытирая ладонями щеки, поднялась с кровати.

— Пойду в душ, — сообщила и ушла в ванную комнату.

Ощущая, как струйки теплой воды стекают по коже, она думала о том, что похвала вгоняет ее в краску, и ей совсем не хочется слушать, какая она сильная и храбрая.

Она просто хочет увидеть Марка и самой убедиться, что с ним все в порядке. А после прижать к сердцу Грэга и поцеловать его смуглые щечки. И тогда она почувствует себя счастливой.

Выйдя из ванной, Кей спросила, поправляя мокрые прядки волос:

— Марта, значит, баймы отступили?

Марта уже успела застелить постель и теперь собирала на поднос грязную посуду.

— Да, отступили, — она обернулась, медовые глаза засияли нескрываемой радостью, — отступили назад, и вот уже два дня ни одного боя. Стоят, правда, как стена, но Гзмарданум-то уже не летает. Чувствуют они, что сила их закончилась.

— Может, вести из Такнааса привезут…

— Мы ждем. Очень хочется верить, что южные крепости теперь в безопасности.

Расчесалась Кей быстро — пара движений щеткой по коротким прядкам. Марта, унося посуду, пояснила:

— Марк в соседней комнате. Дверь напротив. Спит, еще, наверное…

Дверь напротив… Кей почувствовала, как горячо толкается в груди сердце. Она так давно не видела Марка. Сколько она спала, сутки? Значит, она уже двадцать четыре часа не видела любимого. Это много… Она соскучилась и не может больше ждать…

Комнатку, в которой находился Марк, такую же маленькую, как и спаленка Кей, согревал камин из серого камня. Огонь полыхал в нем ярко и неистово, словно громадный цветок, пахло сосновыми дровами, сложенными в деревянный ящик, и какими-то ароматными травами.

Марк, все такой же, до прозрачности бледный, лежал на широкой дубовой кровати, и его сомкнутые веки темными пятнами выделялись на восковой белизне лица. Кей присела рядом, взяла его руку. Пальцы, когда-то крепкие и сильные, были холодными и безжизненными.

У него такие холодные руки, а ведь комната натоплена до жары. Тревога опять шевельнулась внутри. Кей прижала к себе ладонь Марка и заговорила, тихо и горячо:

— Мы вернулись, Марк, живые вернулись, слышишь? А ты боялся, что погибнем в заброшенных городах… Я знаю, ты поправишься, обязательно поправишься. С тобой все будет хорошо… Марк, милый, я так люблю тебя… Я не смогу без тебя жить. Потому ты не можешь покинуть меня, слышишь? Просто не имеешь право…

Кей вдруг стало страшно. На миг ей показалось, что подземелья Хаспемила все еще предъявляют свои права на нее и Марка, требуют платы за необыкновенное оружие. Вдруг за это придется заплатить Денге и остальным мудрым? Вдруг проклятие обрушиться теперь на них, в последней ярости от того, что теряет свою силу? И Марку тоже придется заплатить жизнью, и он не поправится…

Кей все крепче сжимала холодную руку, словно пыталась передать свое собственное тепло любимому и чувствовала, что горячей влагой собираются в глазах слезы.