— Я пыталась перезвонить, — говорила она, — но все линии заняты. Я обзвонила всех по рабочим номерам, но дозвониться не смогла. И потом я вспомнила: Джеффу можно звонить по мобильному. Только было ничего не понятно, Рассел, — она принялась плакать, но продолжала говорить. — Он сказал только, что жарко. И что он меня любит. И это все, что он сказал. И тогда я тебе позвонила. Потому что знаю номер твоего мобильника. Тебе видно, что происходит?

— Подожди, — попросил я. Ни при каких обстоятельствах мне было не угнаться за всем этим. — Как у тебя могло хватить времени обзвонить всех за… типа… минуту?

Краткое молчание.

— Это была вовсе не минута, Рассел.

Я глянул на часы. 9:03 утра. Почему-то, невероятно. 9:03 утра.

— Рассел, возьми свой телескоп. Рассказывай мне, что видишь. — Но я стоял столбом. Целую секунду просто стоял. Я не хотел подходить к телескопу. Если подойти, то все увижу. — Ой, боже мой, — взвизгнула Керри. — Ты видишь это?

Подняв взгляд, я увидел, как второй самолет метил в Южную башню.

— А ты это видишь?

Я не понимал, откуда ей было видеть. Она жила в центре Манхэттена.

— Я телевизор смотрю. О-о, боже мой!

Мы оба смотрели, как второй самолет врезался в Южную башню. Просто врезался. Словно открылась дверь — входите, пожалуйста. Под углом. Вспыхнул огонь, как будто самолет еще мог вырваться обратно. Только я не помню, видел ли я все это из окна. Или мне вспоминается то, что показали по телевизору.

— Рассел! — кричала Керри. — Что происходит? Почему это происходит?

— Этого не происходит, — сказал я. Во всяком случае у меня была такая теория. — Может же так быть, что это сон?

— Нет, это происходит. Возьми свой телескоп.

— Погоди, — попросил я и бросил мобильник на диван.

Я взялся за телескоп.

И увидел.

Дым. Клубы и клубы дыма. Серый и черный. Он валил не только из косой прорези, но и из окон выше. И через край крыши. Кажется, выходил из-под края крыши.

И бумага. Я видел множество бумаг. Выглядело, словно парад бумажных украшений, но я различал, что каждая крохотная блестка конфетти была целым листом бумаги.

А потом я увидел его. Но кого? Не знаю. Кого-то. Знал, что он не из наших, потому что окно находилось по крайней мере этажа на два ниже нашего офиса. Может, на три.

Человек стоял в проломленном окне. Стоял на краю.

И потом он просто… упал вперед. Движение было свободным. Намеренным. Он не терял равновесия. Он выбросился.

Поверьте мне. У меня был телескоп. Я знаю. Я видел.

Я отследил кусочек его падения в телескоп.

Видел, как воздушный поток задрал вверх галстук, который стоял торчком рядом с шеей. Видел, как трепыхались раскрытые полы пиджака, взметаясь к распростертым рукам. Он распростер руки. Словно умел летать.

И ткань его пиджака натянулась почти до кистей рук. От этого казалось, будто у него есть крылья.

И всего на мгновение я подумал: «Он полетит. Он бы не бросился вперед, если бы не думал, что способен летать. Он полетит».

Не полетел.

Я потерял его из виду (какое-то здание закрыло), когда до земли оставалось еще чуть больше половины пути.

Я услышал, как с дивана доносились вопли Керри.

Я взял мобильник, поднес его к уху. Она вопила:

— Что ты видишь? Рассел? Ты что видишь?

— Ничего, — ответил я. — Один дым. Мне ничего не видно. Один только дым.

Часть вторая

Сложный вопрос

15 сентября 2001 года

Было около семи вечера.