- Перестань. Давай позвоним доктору, - молю я. – Кашель был очень сильным. Это не простуда, слышишь? Это что-то другое.
- Твои волосы, как огонь. Пообещай мне, что и внутри у тебя огонь будет.
Огонь? Недоуменно опускаю взгляд и ошеломленно замираю: я – рыжая. Черт подери, но как? Когда я успела покраситься? Я ведь была блондинкой. Или брюнеткой. Голова вновь вспыхивает и становится так больно, что хочется плакать. Господи! Перевожу взгляд на отца и прихожу в ужас от его болезненного, хилого вида. Как же так? Ведь раньше он был совсем другим!
- Что происходит? – растерянно восклицаю я. – Что с тобой? Папа!
- Моя, Мия. Прости.
Он вновь кашляет. Хватается руками за правую ногу и морщится от боли. У меня внутри все тут же замирает, все скручивается. Впиваюсь пальцами в его плечи и дергаю, что есть мощи. Все кричу: папа, папа, а он на меня даже не смотрит. Его шатает, руки прикрывают рот, прикрывают капли крови, и я чувствую, что сейчас упаду в обморок. Но не приходится. Темнота злорадствует над моей головой и накрывает ледяным, черным одеялом все тело. И последнее, что мне удается увидеть, это широко-раскрытые папины серые глаза. Они все такие же, и совсем другие.
Я прихожу в себя перед закрытой дверью.
Закрытой.
Грудь все еще сотрясают рыдания, и поэтому я неуклюже промахиваюсь, попытавшись схватиться пальцами за ручку. Не верю, что квартира заперта на замок. Такого раньше не было. Она всегда была открыта для меня, всегда! Я молочу по двери кулаками и кричу что-то от бессилия, от страха. Я ничего не понимаю, и в этой какофонии звуков, мечтаю лишь вновь увидеть отца. Что с ним? Как он? Плевать на мои проблемы, главное, чтобы с ним все было хорошо. Ведь он в порядке? Ведь так?
- Ох, - облокачиваюсь лбом о дверь и замираю. Что будет, если я просто останусь здесь, не буду шевелиться, перестану дышать. Закончится ли то, что даже толком не начиналось? В мире огромное количество возможностей, воспользовавшись которыми мы становимся и вправду по-настоящему счастливыми, но еще больше в мире вещей, столкнувшись с которыми, мы с легкостью и запросто ломаемся. Вот тебе и вопрос: какой ты человек? Сильный или слабый? О, мой друг, это определит лишь твоя сила воли. Сумеешь ли ты разорванный, изломанный и побитый вновь встать на ноги? Ответь и поймешь, что ты из себя представляешь. Лично я, не знаю почему, но вдруг решаю бороться дальше. Страх сковывает, но его можно преодолеть, если очень и очень сильно постараться. И у меня есть стимул. Пусть он граничит с безумием, с паникой, но я больше не могу стоять на месте. Вижу на грязной плитке две гвоздики, шмыгаю носом и выпрямляюсь. Гвоздики ведут вниз по лестнице, и я послушно следую к выходу. Там по талой, заснеженной дороге, вдоль магазинов, проезжей части, мемориала Погибшим Героям Великой Отечественной Войны и напрямик к кладбищу. Да. Именно к нему.
Я уже не смотрю, куда ступаю. Просто иду, будто вперед меня тянут невидимые нити. И я даже не плачу: пребываю в неком анабиозе. Возможно, я просто надеюсь на лучшее. Пф, смешно. Надежда – страшное чувство. Оно молниеносно возникает в наших сердцах. И вроде как дарует огонек иллюзии, веру в лучшее, однако затем разрушает похлеще экскаватора.
Я вижу группу людей около разрытой могилы и замираю. Мне страшно. Наконец, тело отмирает, и оно больше не испытывает колючего равнодушия. Теперь его не на шутку знобит. Я чувствую, что сейчас узнаю нечто такое, что перевернет всю мою жизнь. Ступаю вперед. Иду к толпе и крепко стискиваю зубы: все будет нормально, все будет хорошо. Ты справишься.
Однако я не справляюсь.
Сначала вижу гроб, затем табличку с именем моего отца, а потом их: маму и рыжую девочку с фотографии. Приступ зависти, будто яд, прожигает мои вены. Смотрю на мать, вижу, как она прижимает к себе эту незнакомку, как вытирает с ее лица слезы и злюсь, дико злюсь. Чем я хуже? Почему от меня она ушла? Почему нас бросила? И я уже собираюсь сорваться с места и кричать, кричать во все горло, как вдруг слышу:
- Тише, Мия, не плачь, - говорит она, не поднимая на меня глаз. |