– Это что еще за суд такой? Сначала мне мужа довели до психушки, а теперь и меня дурой выставляете?

– Мы просто хотим разобраться, – Ирина через силу улыбнулась потерпевшей.

Ладно, пока эта страдалица сочинит новую жалобу, пока та дойдет до адресата, она уже вернется в декрет, где ее никакой поклеп не достанет.

Глодова еще немного повозмущалась бесчеловечными порядками в советском суде, где безвинно пострадавших людей выставляют дураками, и покинула свидетельское место.

Следующим выступал врач, дежуривший в тот день вместе с Ордынцевым, и отозвался он о своем коллеге довольно сдержанно. По его словам, Владимир Вениаминович всегда был неорганизованным, расхлябанным, и, хоть его постоянно назначали старшим в бригаде травматологов, он так и не научился грамотно распределять работу, всегда бегал, суетился и занимался не тем, чем нужно, а тем, чем хочется.

Вечерний обход – дело скучное и муторное, и всегда есть большой соблазн им манкировать, убедив себя и окружающих, что твое присутствие абсолютно необходимо на другом участке работы.

– Я в тот день был занят не меньше него, как вы понимаете, но выкроил время и сделал вечерний обход, – доктор гордо вздернул подбородок.

– Сделал или записал? – поинтересовался Бимиц.

– Что, простите?

– У меня сын – врач, так он всегда говорит: сделал – записал, а не сделал – дважды записал. Я так понял, что в тот день в приемнике творился просто ад кромешный.

– Ну да, обстановка напряженная создалась.

– И вы таки нашли время посмотреть больных? Или, может, вам просто повезло, что сошел с ума пациент, так сказать, соседней державы?

Доктор пожал плечами:

– Вы просто не знаете специфику нашей работы. Да, в тот день было несколько операций подряд, но для хирургов всегда между ними есть временное окно. Во-первых, ушивание раны можно поручить ассистенту, но даже если ты такой пурист старой школы, что все хочешь делать сам, все равно после последнего шва можешь покинуть операционную. Пока сестра накладывает повязку, пока больного выводят из наркоза, пока перекладывают, вывозят в реанимацию, сестра с санитаркой готовят операционную для следующего пациента, это тоже не за одну секунду делается… Новенького укладывают на стол, вводят в наркоз… Минимум пятнадцать минут у врача есть, чтобы подняться в отделение и пробежаться по палатам. Хотя бы к вновь поступившим наведаться.

Ирина внимательно посмотрела на подсудимого. Поймав ее взгляд, он только рукой махнул.

Пока врач покидал свидетельское место и приглашали следующего, Ирина пыталась представить себя на месте Ордынцева, и получалось не слишком хорошо. Все же разумно сделано, что воинские преступления судят трибуналы, а не обычные гражданские суды. И дело тут не в бюрократических тонкостях, не в пресловутой военной тайне, а в том, что нельзя судить человека, если ты сам не пережил ничего подобного его опыту. Ее собственная жизнь никогда не подвергалась риску, она не знает, что такое бой, и понятия не имеет, как сама повела бы себя на войне, поэтому у нее нет абсолютно никакого морального права судить дезертиров и предателей. А врачей? Да, она тоже, как и они, решает судьбу людей, но все же это другое. У нее всегда есть время на раздумье, и вышестоящие инстанции исправят ее ошибку, а доктора не располагают такой роскошью. Они должны принять решение здесь и сейчас, и если ошибутся, то ничего уже не исправить.

Свидетель утверждает, что Ордынцев мог посмотреть своих пациентов.