Когда я был учителем, я думал по-другому.

Ну вот, значит, Михал будет охотником, Фелек — зайцем, мы с Вацеком гончие.

Мы это не сразу решили. Сначала думали играть в разбойников, а я предлагал в экспедицию к эскимосам.

Редко бывает, чтобы все сразу на одном сошлись. Иногда кому-нибудь вообще не очень хочется играть, и надо ему уступать, а то он совсем раздумает. В эскимосов ребята не хотят, потому что снега нет, а в разбойников Михал не согласен.

— Когда мы в тот раз играли, вы мне рукав оторвали.

Не оторвал, а просто он был плохо пришит. Вот нитки и лопнули. Потому что Мпхал был опасным разбойником, и мы его волокли из погреба на казнь. Михал вырывался и мог убежать, где уж тут было о рукаве думать!

Игра в зайца куда спокойнее, и когда она удается, то тоже может быть очень интересной.

Самое важное — с кем играть. Есть такие отчаянные, что уж заранее знаешь: все кончится каким-нибудь несчастьем. Такой ни с чем не посчитается, ему только бы выиграть. Все время надо быть начеку. Приходится его принимать, а то он нарочно мешать будет, но заранее ставишь ему условия. А еще неприятно играть со вздорными; они, чуть что, сразу ссорятся или обижаются. Ребята-то меньше обижаются, а вот девчонки… В самом интересном месте прицепятся вдруг к какому-нибудь пустяку:

— Ну, тогда я не играю.

И сколько им ни тверди, что они не правы, — они все свое. Если можно, уступаешь, чтобы не бросать игру, но ведь это страшно злит. Взрослые ничего не понимают! Скажут:

— Поймите его. Почему вы с ним не играете? Или:

— Хватит, наигрались.

И сердятся, что мы не слушаемся.

А как тут играть с каким-нибудь растяпой, который сразу же упадет, заплачет и побежит жаловаться? Или с дураком, который ничего не понимает и в самом важном месте все испортит?

И как это прервать вдруг игру, когда не знаешь, чем она кончится?

Наладить игру нелегко, и, если она удалась, жалко ее портить.

Мы играем в охоту.

Заяц повертелся во дворе, но гончие заходят с обеих сторон. Заяц — в подъезд… Я за ним. Стою и принюхиваюсь: куда он побежал? Вверх по лестнице или вниз? Мне кажется, что в подвале что-то шуршит. Я подкрадываюсь, а там темно.

Заяц почти всегда мчится в подвал: в темноте легче спрятаться и ускользнуть. И, если заяц не любит препятствий, ему тоже в подвале лучше. Потому что на лестнице того и гляди на кого-нибудь налетишь.

В прошлом году Олек со всего разбега толкнул на лестнице Юзекову мать с корзиной угля. Я был тогда взрослым и помню даже, как я возмущался, что мальчишки слишком много себе позволяют и что сторож не гонит их метлой со двора. Пораспустили ребят, жильцам никакого покоя от них нет. Счастье еще, что женщина ничего себе не повредила, только ногу ушибла, а ведь могло быть и хуже.

А если ребенок ударится, говорят:

«Так тебе и надо, в другой раз не будешь на голове ходить».

И хорошо еще, если только высмеют, хотя и это обидно: тебе больно, ты испугался, а они шутят. А бывает, что и накричат. Знают ведь, что не нарочно, потому что кому же охота калечиться, а выходит, будто я это им назло делаю.

Теперь, когда я стал ребенком, я уже понимаю, что если я — гончая, а в подвале спрятался заяц — нет-нет, да и мелькнет в темноте, — то не могу же я спускаться со ступеньки на ступеньку! Скорее — раз, раз — через три ступеньки, рискуя поскользнуться, занозить руку о перила, полететь вниз головой!

Да, я иду на риск, вернее, вовсе не рассуждаю: я должен его поймать. И настоящая гончая тоже на всем бегу налетает иногда на дерево. А ведь у собаки четыре ноги, а у меня только две.

Я — собака, я лаю, скулю, если потерял след. Когда я был взрослым, я говорил басом и не мог уже ни лаять, ни кричать петухом, ни кудахтать, как курица.