|
Но… Никому об этом не рассказывайте, — вымолвил он через минуту. — Слышите? Никому больше об этом не рассказывайте здесь. — Почему? — удивился Сквернослов. — Это же крах. Власти быстро вам заткнут рот. — Да почему? — не унимался Славик, — Мы же для всех стараемся! Они что не понимают, что погибнут иначе? — Знаешь, двадцать лет назад люди были вроде как цивилизованней и образованней чем сейчас. И неужели они не понимали, что погибнут, губя экологию, играя и силами природы, нажимая на кнопку? Но что в итоге сделали? Угроза Армагеддона аморфна, в отличие от мирового терроризма, чей образ можно было обрисовать при помощи массмедиа. И сейчас угроза ХАРПа аморфна по сравнению с вандалами и молохитами. Эти, близкие и реальные угрозы помогают сплачивать популяцию и держать подданных в узде. Но если толпа уверует в окончательный конец всему живому, то она пуститься во все тяжкие и нечем ими уже будет управлять. А что до власти, так им главное одно. Чтоб на их век хватило. А дальше… Какая разница? Таково странное свойство человеческой психики. Если вы заговорите об этом, вам конец. И думаю, что даже в случае с Кабаном. Вы, даже если поможете ему, погибните как герои и никогда уже не будете будоражить население этими угрозами. Ведь лучшие герои для любой власти — это мертвые герои. Ничто не придает достойному человеку героизма, как его смерть, которую власть обложит в угоду себе красивыми легендами и будет на этих мертвых героях строить фундамент своего могущества. Из вас сделают иконы и напишут о вас баллады. Но вы нужны такие лишь мертвые. Тогда никто не сможет увидеть вас воочию. Поговорить с вами. Спросить, а что вы обо всем этом думаете? И вы никому не расскажете о каком-то далеком и нереальном ХАРПе. — Гребаный Экибастуз. — Выдохнул Сквернослов, — Да как же так? — А вот так, — пожал плечами Ветер. — Хрен с ними, с людишками, — махнул рукой Людоед, — Лично я не для людей хочу этот ХАРП укантропупить. Я хочу, чтоб цветы на полях росли, и бабочки вокруг них порхали. Черт возьми, я хочу сидеть на пикнике у костра с этими ребятами, слушать как Колян триндит на гитаре и слушать, как над ухом визжит надоедливый комар. Кроме людей на этой планете есть что спасать. — Морлоков… — прохрипел Николай усмехнувшись. — А пусть даже и так, — кивнул Крест, — Так что, Артем, ты с нами? — Меня и отец Николая с собой когда-то звал, — Вздохнул Ветер, — Но я не мог тогда. И по той же причине не могу и сейчас. — Почему? — Сын у меня. Инвалид. Прикован к постели. Даже говорить не может. Полностью парализованный. На кого я его оставлю? Ему девять лет всего… Васнецов представил себе эту картину, и сердце защемило от жалости и боли за этого мальчишку. — Так зачем ты его мучаешь? — тихо спросил Николай. — Что? — Ветер уставился на него. — Почему не избавишь от мучений? Теперь все уставились на него с недоуменными взглядами. — Что это значит? — нахмурился Артем. — Блаженный, я тебе сейчас калитку вынесу, — прорычал Крест. — Разве это жизнь? — продолжал Николай, не обращая внимания на угрозу Людоеда. — Ты… ты хочешь сказать, что я должен убить своего сына? Уж таково мне моя возлюбленная оставила, а он не смотря ни на что живой. И я должен его лишить жизни? Ты что такое говоришь? — Эй! — рявкнул Людоед, — Ну-ка в глаза мне посмотри, фашист хренов! Васнецов повернул голову и поймал на себе испепеляющий взгляд Ильи. |
