|
Меня убили в битве при Адоб-Уоллс летом 1874 года. Между Эзатемой и Джоном Гарфиддом я пережил недолгое воплощение в теле слабого ребенка-урода, родившегося во время бегства племени команчей из резервации в 1878 году и оставленного умирать где-то на бесплодных западных равнинах. Я был… но стоит ли перечислять все жизни и тела, что были моими в прошлом? В моей памяти сокрыты воспоминания бесконечной цепи раскрашенных, обнаженных фигур в перьях, протянувшейся далеко в незапамятные времена… во времена настолько отдаленные и немыслимые, что я сам не решаюсь переступить их порог.
Мое племя очень древнее; оно уже было древним, когда мы жили в горах к северу от Йеллоустона и путешествовали пешком, навьючив на собак свои скудные пожитки. Исследования белых людей остановилось на этом периоде нашего прошлого. Так оно и лучше для их душевного спокойствия и их прекрасно упорядоченных теорий относительно истории человечества. Но я могу рассказать вам такое, что вышибет из вас ту улыбчивую снисходительность, с которой вы читаете эту повесть о народе, уничтоженном вашими предками. Но довольно… Я расскажу вам о Железном Сердце, Скальпохвате. Из всех тел, что были моими, тело Железного Сердца почему-то кажется мне более тесно связанным с телом Джона Гарфилда из двадцатого века. Именно Железное Сердце я видел в своих снах. Воспоминания о нем, смутные и непонятные, преследовали меня с юности. Мне придется говорить устами Джона Гарфилда, или же мой рассказ окажется всего лишь невнятным бредом, не имеющим для вас ни малейшего смысла. Я, Джон Гарфилд, — человек двух миров, с разумом, не принадлежащим целиком ни индейцам, ни белым. Но я все же худо-бедно могу понять и тех и других. Имейте в виду, есть много такого, о чем я умолчу. Есть сцены жестокости и дикости. Я — Джон Гарфилд — считаю их естественными для той жизни, какую вел Железное Сердце. Но вы не поймете, не сможете понять эту жестокость и в ужасе отвернетесь. Есть и другие вещи, о которых я лишь упомяну. У варварства свои пороки, свои слабости, и их не меньше, чем у цивилизации. Ваши цинизм и утонченность — слабые и ребяческие по сравнению со стихийным цинизмом и утонченностью того, что вы называете дикостью. Я расскажу вам о Железном Сердце и об ужасе, который он повстречал, Ужасе из Неведомых Времен, который был древнее, чем забытые развалины в джунглях Юкатана. Железное Сердце жил во второй половине шестнадцатого века. События, о которых пойдет речь, должно быть, произошли где-то около 1575 года. Мы спустились с гор Шошони, стали жителями равнин и охотниками на бизонов, следуя за стадами пешком от Большого Невольничьего озера до Мексиканского залива. Путешествие моего племени оказалось долгим и утомительным. Но появление лошадей изменило нашу жизнь… изменило нас за довольно короткий срок, превратив из нищих голых скитальцев в непобедимых воинов, оставивших кровавый след завоеваний на равнинах от деревень черноногих на реке Биг-Хорн до испанских поселений в Чихуахуа. Историки говорят, что команчи пересели на коней в 1714 году. На самом деле мы уже больше века ездили верхом. Когда пришел Корона-до, искавший легендарные Города Сиболо, мы уже стали расой наездников. Детей сажали на лошадей раньше, чем учили ходить. Когда мне, Железному Сердцу, исполнилось четыре года, я уже ездил на собственной лошадке и сторожил табун. Железное Сердце был человеком могучим, среднего роста, коренастым и мускулистым, как и большинство представителей его племени. А что касается имени… У меня был брат чуть постарше меня, которого звали Красный Нож. Среди индейцев не часто встретишь дружных братьев, но я пылко восхищался Красным Ножом и тянулся к нему, как только может юноша тянуться к старшему брату. Это был век переселений. Мы пока еще не добрались до каньона Пало-Дуро, будущей колыбели племени. Наши северные пастбища простирались севернее реки Платт, хотя постепенно мы все чаще и чаще вторгались на Застолбленные Равнины юга, гоня перед собой апачей. |
