Луг превратился в узкую лощину, склоны стали выше и круче, от неба осталась только узкая голубая полоска. Сердце Изабо гулко стучало. Однако, останавливаться не было смысла — ей нужно было продолжать путь на равнины. В конце концов луг остался позади, теперь узкая тропка вела по краю гигантского обрыва. Когда идти рядом с жеребцом стало трудно, Изабо, встав на большой валун, забралась на его спину, слегка поморщившись, когда ее многострадальное седалище соприкоснулось с конским хребтом.

Каменистая тропка была пуста, лишь вороны приветствовали Изабо своим криком. Наконец она миновала Перевал и остановилась, глядя на северные вершины Рионнагана, родины Мак-Кьюиннов, правителей Эйлианана. Серые и бесплодные, они тянулись на многие мили, постепенно понижаясь к плодородным долинам. Здесь не было видно ни единой живой души, даже птицы или кролика. Глазу открывались лишь россыпи камней, колючие заросли и бескрайнее голубое небо.

— Поехали, — наконец сказала она Лазарю, и жеребец послушно перешел на крупную рысь, настороженно прядая ушами.

Они проскакали всего лишь несколько ярдов, когда раздался резкий приказ остановиться. Сердце у Изабо упало. Оглянувшись, она увидела часового в развевающемся красном плаще.

Жеребец заплясал, все его мощное тело напряглось, готовясь к бешеной скачке.

— Не стоит, — сказала Изабо. — Это будет подозрительно выглядеть.

Конь послушно остановился, и часовой направился к ним, держа ладонь на рукояти палаша, хотя было видно, что он не ожидает никакого сопротивления.

— Кто ты такая? — спросил он. — И что здесь делаешь?

— То же, что и каждую весну, — игриво ответила Изабо. — Собираю травы и цветы. Бабуля говорит, сейчас самое время их собирать, весной в них самый сок. — Она знала, что здесь, в предгорьях, женщин, сведущих в травах и кореньях, уважают, ведь других лекарей здесь не было. В каждой деревушке была своя знахарка, где-то — более опытная, где-то — менее, но все они были очень осторожны, чтобы не навлечь на себя обвинения в колдовстве.

— Что за травы? — подозрительно спросил часовой. Изабо застенчиво улыбнулась.

— Василек — от ушибов, можжевельник — от несварения, черную чемерицу — для старины Дженто, который по весне становится очень странным. — С этими словами она продемонстрировала ему растения, сорванные накануне. На корнях одного из них до сих пор висели влажные комья земли. Изабо была слишком хорошо вышколена, чтобы пропустить такую редкость, как черная чемерица.

— Для чего это? — спросил часовой.

— Помогает от падучей и помешательства, — лаконично сказала Изабо. — Но только совсем чуть-чуть. Если переборщить, будет хуже, чем падучая.

Часовой, казалось, успокоился, хотя, для порядка, расспросил ее о том, кто она такая, где живет и не боится ли одна бродить по горам. Усыпив его подозрения, Изабо, в конце концов, получила разрешение ехать дальше. На прощание часовой игриво ущипнул ее бедро и предложил навестить его, если жизнь с бабулей ей наскучит.

— Это скверное место, здесь бывает так одиноко, что хочется выть, — признался часовой. — Еще недавно здесь дежурил целый отряд, но в горах видели ули-бистов и все, кроме меня, отправились на поиски.

Изабо снова довольно улыбнулась и поехала через луг, радуясь, что так ловко одурачила часового. Бачи даже этого не сумел, самодовольно подумала она.

Однако, к тому времени, когда взошло солнце, ее самоуверенность испарилась, уступив место голоду. Несколько раз перерыв свой мешок, она не обнаружила ничего, кроме пустых полотняных мешочков и щепотки муки.