Абаддон оглядел это разношерстное собрание и с хтонийской скромностью постучал по доспеху поверх сердца.

— Мы жалкая и оборванная банда, не правда ли?

По всему помещению раздались низкие смешки. Из всех собравшихся я вел себя наиболее сдержанно. Мои мысли продолжали блуждать по залу паломничества Эзекиля на другом конце корабля, где в роли музейной реликвии лежал Коготь Хоруса. Хотя психический резонанс окровавленных клинков и был приглушен стазисом, он все равно давил на мои чувства.

Прежде чем произнести свою часть, Абаддон предложил высказаться остальным. Под пыльными знаменами прошлого не было формального порядка — только воины, говорившие о своих намерениях. Когда кто-то спотыкался в ходе рассказа, Абаддон подбадривал его дальнейшими расспросами, позволявшими слушателям больше узнать о прошлом оратора. Он прокладывал мосты через разделявшие нас пропасти, не форсируя события и заставляя нас понять, что же у нас общего.

Признаюсь, в этом свете казалось, что все как будто предрешено судьбой. Каждый из нас говорил о легионах, в которые мы более не верили, об отцах, которых мы более не боготворили, о демонических родных мирах легионов, которые мы отказывались считать убежищем. В каком-то отношении наши слова граничили с исповедью: так грешники когда-то искали искупления, признаваясь в своих преступлениях священникам древнейших религий. На более практическом уровне это просто было тактической оценкой. Мы, солдаты, рассказывали о своем прошлом и пытались понять, каким образом наша ненависть и наши таланты свяжут нас в единое и большее целое. Все делалось без рисовки и угрюмой помпезности. Это меня восхитило.

Впрочем, мы не вдавались в долгие подробности, а вкратце представлялись друг другу. Всего лишь формальности перед тем, как Абаддон назвал причину, по которой мы собрались вместе. Воинов объединяют не разговоры о прошлом, а пережитый в настоящем бой. Чтобы амбиции Абаддона обрели какой-то вес, ему необходимо было дать нам победу. Он говорил о Граде Песнопений и о том, как мы всадим в сердце крепости острие копья. Говорил о том, как «Дух мщения» сможет двигаться с костяком экипажа из проклятых, ведомый сознанием Анамнезис.

Он говорил об угрозе, которую представлял собой Хорус Возрожденный. Несомненно, отдаленной угрозе — он признал, что Детям Императора наверняка предстоят десятки лет неудачных алхимических экспериментов до того, как они синтезируют хотя бы первую модель генетического чуда Императора. Эта вероятность была далека, но мы намеревались атаковать до того, как она превратится в угрозу, и нанести удар, чтобы не дать Детям Императора выиграть Войны легионов. Он не заботился о том, чтобы обелить имя XVI легиона, — ему хотелось лишь отбросить последние оковы прошлого. Примархи умерли или вознеслись выше забот смертных в волнах Великой Игры богов. Он перечислил мертвых имперцев и возвысившихся изменников, закончив именами, которые быстро становились легендой даже для нас в Оке: Ангрон, Фулгрим, Пертурабо, Лоргар, Магнус, Мортарион. Имена отцов, вознесенных за пределы кругозора их смертных сынов, — покровителей, которые теперь обращали на нас мало внимания, отдавшись ветрам и капризам Хаоса. Имена отцов, по-прежнему вызывавших восхищение лишь у немногих из нас, — учитывая их наследие из сомнительных свершений.

Я ожидал зажигательной речи, воодушевляющей диатрибы перед сражением, однако Абаддону хватало ума не дурачить нас пылкими словами.