– Ты нарочно, что ли, всех в один день решил собрать?

– Да… – хохотнул Олег. – Помнишь "Трех мушкетеров"? Как д'Артаньян назначил дуэли Атосу, Портосу и Арамису? И, когда они явились на место, извинился перед двумя из них, не помню уж перед кем, на тот случай, если погибнет в первой дуэли и по этой причине, не сможет их удовлетворить.

Хозяин "Веги" посмотрел с симпатией. Ему, раздавшемуся и неряшливому на вид, спортивный, со вкусом одетый и аристократичный Олег нравился.

– А ты чем-то похож на д'Артаньяна, – заулыбался он улыбкой номер один (благодушной и располагающей к доверию). – И потому я боюсь, что ты со своими мушкетерами устроишь в отеле побоище, совершенно для тебя бесперспективное. У меня волосы дыбом становятся, когда я представляю, как ты бьешься с Георгием и потом бросаешь его в мой новый аквариум за три тысячи баксов, бросаешь к моим пираньям по тысяче за дюжину. И как Гога с бельэтажа сбрасывает на тебя секретер Людовика Четырнадцатого за пятнадцать штука. И как этот Сидоров из ОМОНа палит из подствольного гранатомета и попадает в Сезанна или Малявина, сорок тысяч за пару. И потому умоляю, не надо Сидорова из ОМОНа. Мне милиция в отеле не нужна, ты хорошо это знаешь. Я дорожу его репутацией, больше чем репутацией супруги…

Олег положил ему руку на плечо. Плечо подалось к ней, и он ее убрал.

– Знаешь, Карэн, ты мне друг, верный друг, и много раз доказывал это. И я тебе обещаю, что никакой стрельбы и драк устраивать в отеле не буду. И знаешь почему? Просто, я подумал, подумал и понял, хорошо понял, что шансов у меня нет никаких. Прикончить их можно только всех сразу, а это практически невозможно…

– Да, это так. Гога говорил, что если с головы Георгия упадет хоть один волос, то тебе конец без всяких разбирательств… И говорил это ему самому. А Капанадзе в ответ заверил Гогу в аналогичном отношении к его шевелюре.

– И смыться у меня не получится, – продолжал Олег. – Они меня на Соломоновых островах найдут… И еще… Ты ведь меня знаешь, я не смогу жить в подполье, как жалкий трус. И не хочу, чтобы моих родственников попрекали мною. И потому тридцать первого днем я спущусь к ним, и будь, что будет. Может, выскользну, вывезет кривая.

– Ты не все знаешь, дорогой… Они ведь уже все продумали… Капанадзе говорил, что тридцать первого тебя ждет, не дождется целый хирургический спектакль со стриптизом, однополой любовью и какой-то там пальмой в трагическом финале.

– Ладно, молчи, – нахмурился Олег.

– Да нет уж, выслушай. Я ведь добра тебе желаю.

– Добра, добра… Что там у тебя?

– Ну, я подумал, может, ты…

– Застрелюсь?

– Ну, зачем стреляться! Кровь на коврах, мозги на обоях, фи, – брезгливо скривился Карэн. – Можно ведь цианистым калием обойтись. Я Галочку попрошу, и как-нибудь утром ты просто не проснешься. Это так здорово! Засыпаешь, счастливый, дочку кудрявую перед сном целуешь, с женой распрекрасной спишь, а утром уже по месту назначения, целый и красивый. Кстати, знаешь, королева Зиночка из суперлюкса развелась? Саша Сухарек вчера от нее съехал. Хочешь ее в жены? По Галочкиной расценке?

– Не хочу, – Олег увидел себя в гробу. Поморщился.

– Почему, дорогой!? Она такая конфетка…

Карен зацокал языком.

– Я этого Сухарька видел, и в постели своей его, гнусавого и кривого, представлять не желаю.

– Много в тебе, Олег, еще воображения. Воображение, оно должно быть как в аптеке – столько-то миллиграммов – и все.