Маэстро не ответил. Он стоял, устремясь к небу, стоял, как бы впитывая вселенские силы.

На самом деле Смирнов ничего не впитывал, он смотрел на тучу лишь для того, чтобы присесть перед невзрачной семейкой ровно за секунду до появления солнца (для всех шаманов небесные светила лишь средство достижения цели).

У него получилось. Получилась и пауза, в течение которой три пары глаз смотрели на него как на идола.

– Вы знаете, – наконец сказал он подрагивающим голосом, сказал, блестя повлажневшими глазами, – за триста метров от этого самого места я почувствовал, что впереди увижу, нет, почувствую нечто поистине великое. За двести метров я понял, что это – маленький, неприметный ныне мальчик, которого ждет великое будущее. А когда я увидел вас, в меня вошло знание: великим этого мальчика желает сделать Он, а исполнителями Его воли избраны вы… А сейчас я чувствую, что сижу перед Великой Троицей, Троицей, которая сможет стать великой. И вот знак этого… Он на сердце.

Евгений Евгеньевич указал на три небольших родинки, черневшие на груди мальчика. Они образовывали равносторонний треугольник.

– Но если вы продолжите сидеть в темени своих черепных коробок, и мальчик не станет великим, то вас ждет великое несчастье. В мире живых вы станете тенями, а мире мертвых эти тени станут вашими душами…

– А как… как? – только и смог сказать отец мальчика.

– У вас в руках коробочка с бриллиантом. Вы можете ее открыть, и станет ясно и светло, а можете и забросить в угол.

На солнце набежала решительная тучка.

– Вот знак! – вскричал Смирнов, дико смотря на светило, едва просвечивавшее сквозь нее. – Смотрите, как темно! Как страшно! Как безысходно!

Сзади выступила Наташа. С трудом подняв обмякшего гуру на ноги, она сказала:

– Извините, мне надо его увести. У него необычно сильное прозрение, и скоро он впадает в кому. Мальчику не надо видеть этого. Отдайте ему все, что у вас есть, и не пожалеете.

Отец и мать молчали, и Наташа повела гуру прочь. Пройдя несколько шагов, он обернулся, и злодейская улыбка окрасила его лицо: в лицах мальчика и его родителей он увидел то, что хотел в них вдохнуть.

– Послушай, а он действительно станет великим? – спросила Наташа, когда троица осталась за поворотом.

– Факт! – хмыкнул Евгений Евгеньевич. – Небеса, да и мы с тобой, неплохо поработали. Хотя, конечно, можно было и лучше, но гласа небесного у меня пока не получается…

Он и в самом деле не был доволен до конца. Семейку-то зацепил, но как-то не очень изящно получилось, как-то по-шамански.

– Мошенник ты… – неуверенно сказала Наташа.

Смирнов не ответил: целых двадцать минут он не смотрел на нее, как на женщину, и соскучился.

27.

Они пошли молча, лишь изредка обмениваясь незначительными фразами.

Он вспоминал Наташу, маленькую смешливую девчонку. Студент-первогодок Женя познакомился с ней на квартире однокурсницы Тамары Сорокиной. Последняя, одна из самых симпатичных девушек курса безуспешно пыталась "охмурить" перспективного, как тогда считали, Смирнова.

Он пытался пойти ей навстречу, делал какие-то робкие (и подсказанные) шаги, но каждый раз останавливался, пугаясь пустоты своего сердца и пустоты будущего, видневшегося в ее глазах. А когда он увидел Наташу, делившую с Тамарой комнату, Наташу-фиалочку – так называли студенток филологического факультета, – сердце его наполнилось радостью. Он смотрел восхищенными глазами, она отвечала ему искренне и трепетно, отвечала, как из будущего. Они несколько раз встречались в сквере под плакучими ивами, он ее неумело целовал, она радовалась этому и отвечала приручающими ласками.