— Он женат уже на Разелли, старинная римская фамилия, — отвечал Адриан.

— О, вы хорошо отвечали на мой тост, — сказал, смеясь, Монреаль, — теперь извольте отвечать на другой — за прекрасную Ирену, сестру трибуна, впрочем только тогда, когда эти два лица не одно и то же. Вы улыбаетесь и качаете головой.

— Я не скрываю от вас, господин рыцарь, — возразил Адриан, — что по окончании моего настоящего посольства, я надеюсь, будет заключен тесный союз между трибуном и Колонной к взаимной пользе обоих.

— Значит, слухи верны, — сказал Монреаль серьезным и задумчивым попом. — Власть Риенцо в самом деле должна быть велика.

— Доказательством этому может служить мое настоящее посольство. Известно ли вам, синьор де Монреаль, что Людовик, король Венгрии…

— Что, что такое?

— Передал решение ссоры между ним и Иоанной неаполитанской, из-за смерти ее супруга, а его брага, на усмотрение трибуна. Со времени смерти Константина, кажется, в первый раз римлянину оказывается такое великое доверие и дается такое высокое поручение!

— Клянусь всеми святыми, — вскричал Монреаль, крестясь, — эти новости поистине изумительны. Свирепый Людовик венгерский отказывается от прав меча и выбирает другого посредника, кроме поля битвы!

— И это обстоятельство, — продолжал Адриан значительным тоном, — заставило меня принять ваше вежливое приглашение. Я знаю, храбрый Монреаль, что вы имеете сношения с Людовиком. Людовик дал трибуну наилучший залог дружбы и союза; благоразумно ли вы сделаете, если…

— Буду вести войну с союзником Венгрии? — прервал Монреаль. — Это вы хотели сказать; эта самая мысль мелькнула и у меня в голове. Синьор, извините меня, но итальянцы иногда изобретают то, чего желают. Честью рыцаря империи — эти известия сущая правда?

— Клянусь моей честью и крестом, — отвечал Адриан, вставая, — и доказательством этому служит то, что я теперь отправляюсь в Неаполь установить с королевой прелиминарии назначенного суда.

— Две коронованные особы перед трибуналом плебея, и одна из сторон защищается против обвинения в убийстве! — пробормотал Монреаль, — эти новости могут меня изумить.

Некоторое время он оставался в задумчивости и безмолвии, пока, подняв глаза вверх, не встретил нежного взгляда Аделины. Этот взгляд был устремлен на него с той заботливостью, с какой она обыкновенно следила за внешним действием планов и предприятий, которых она не желала по свой кротости знать и не могла разделять по своей невинности.

— Дама моего сердца, — сказал провансалец с любовью, — как ты думаешь: должны ли мы променять наш гордый замок и эту дикую, лесистую страну на скучные стены города? Я боюсь, — прибавил он, обращаясь к Адриану, — она имеет такие странные склонности, почти ненавидит веселую толкотню улиц, и никакой дворец ей не нравится так, как уединенный приют изгнанника. Однако же, мне кажется, она могла бы затмись своей красотой всех итальянок, конечно за исключением твоей милой, синьор Адриан!

— Это исключение осмелится сделать только влюбленный и притом обрученный влюбленный, — возразил вежливо Адриан.

— Нет, — сказала Аделина голосом необыкновенно приятным и чистым, — нет, я хорошо знаю, какую цену должно придавать лести Вальтера и вежливости синьора ди Кастелло. Но вы, кавалер, едете ко двору, который, если верить слухам, гордится своей королевой, как настоящим чудом красоты.

— Уже несколько лет прошло с тех пор, как я видел неаполитанскую королеву, — отвечал Адриан, — смотря на это ангельское лицо, я тогда не воображал услышать, что сегодня ее обвинят в самом черном убийстве, какое когда-либо пятнало итальянских государей.