– Плавится! – ликующе взвыл Тейр, оскалившись в безумной улыбке. – Становится жидким. Как прекрасно! Фьяметта, готовься.

Она бросилась к намеченному месту – вершине треугольника между головой Ури и ямой, опустилась на колени среди комьев развороченной земли. Но как она сумеет думать, обрести властное спокойствие мастера мага среди этого сатанинского шума и хаоса? «Для того-то ты и выучила заклинание наизусть. Не думай, делай!» Она прикоснулась к шести разложенным перед ней травам, ножу, кресту. Помазала порошками лоб и губы. Подчиняясь нежданному порыву, осенила себя торопливо крестным знамением. Воимя-Отца-Сына-и-Святого-Духа. Господь! «Да восхвалим… да восхвалим Господа за все чудеса». Она закрыла глаза, распахнула свои мысли и сердце. Ури был давящей силой, грозной волей, ждущей рядом с ней – на три четверти ярость и на четверть ужас. От его веселого обаяния почти не осталось следа. «Во мне жила любовь к тебе». Она открыла газа, посмотрела на Тейра и кивнула. Тич сдернул, холст, укрывавший желоб. Тейр схватил изогнутый железный лом и выбил втулку из пода горна. Оттуда хлынул поток белого огня, разгоняя сумрак. Он заструился вниз через линию запекшейся крови Фьяметты и полился в отверстие великой глиняной формы – река света, текущая с быстротой разогретого масла.

Ури заструился через Фьяметту. Тысяча тысяч обрывочных воспоминаний, кульминирующих в жуткой тьме его смерти – и все в движении… Ее рот раскрылся, спина изогнулась в агонии. «Жжет, как жжет!» Божья Матерь. Божья…

Над ними в ревущем столбе жара загорелась деревянная галерея. Желтые языки пламени лизали столбики балюстрады и перила. Входная дверь затряслась под мощными ударами, с улицы донеслись разъяренные крики. Но огонь все разливался и разливался по жилам Фьяметты. Она не осмеливалась пошевелиться, не осмеливалась нарушить… Вот-вот она, вспыхнет, как галерея, превратится в живой факел… Тич бросился к лестнице с жалким ведром воды. Тейр поднял молот с земли.

В прихожей дверь опрокинулась на плиты пола. В проем, увлекаемые инерцией, влетели три лозимонских солдата, держа таран. За ними, продолжая хрипло кричать, вошел с обнаженным мечом их начальник. Бородатый, свирепый, изрыгая ругательства из черного провала рта. Последняя капля сияющего жидкого металла скатилась с желоба в форму. Сила магии внезапно покинула Фьяметту. Словно разжалась державшая ее рука, и она скорчилась на земле, не способная пошевелиться, почти не способная дышать, не зная, преуспела она или потерпела неудачу.

Лозимонцы вбежали во двор и растерянно остановились, несомненно ошеломленные открывшимся перед ними хаотичным зрелищем; горящая галерея, кричащие женщины (Руберта и безымянная дама бежали за Тичем, тоже с ведрами), прыскающие во все стороны кобольды и страж, дико бьющийся в своих оковах, завывая сквозь кляп, Фьяметта, прижимаясь щекой к земле, захихикала. Тейр стоял, помахивая молотом. Один человек с рабочим инструментом против четырех солдат с мечами. Фьяметта перестала хихикать, перекатилась на другой бок и устремила стекленеющий взгляд в яму. Что произошло там?

«Выпусти меня!» – требовал кто-то. Фьяметта решила, что слышит это не ушами. «Выпусти меня!»

– Тейр, – просипела она, – спрыгни туда, сбей обручи. Железные стягивающие обручи.

Он поглядел на нее, на форму, на лозимонцев, которые медленно двигались вперед, осторожно тыча перед собой мечами, будто их подстерегали невидимые враги. Он соскользнул в яму и начал бить молотом по защелкам обручей. Сердце Фьяметты заколотилось. Что, если еще рано? Что, если форма развалится и Тейра зальет раскаленная добела жидкая бронза… Один обруч распался, второй, третий. Горла Фьяметты коснулось острие меча, прижало к земле. Она подняла глаза на темное бородатое лицо – ни искры души, ни искры ума, почти ничего человеческого.