В тот вечер Кассандра ушла рано, исчезла, словно Золушка. Со всех сторон окруженный поклонниками, Дольф не смог остановить ее, броситься за ней, хотя готов был отдать все на свете за возможность еще раз заглянуть в эти сине‑лиловые глаза.

Через две недели они встретились вновь – совершенно случайно. Произошло это в Шарлоттенбургском парке. Дольф увидел ее, когда она прогуливалась возле замка, а потом с улыбкой смотрела на плавающих уток.

– Вы часто сюда приходите? – спросил он, приблизившись.

Эти двое, стоя рядом, являли собой разительный контраст. Дольф Штерн был смугл, его черные волосы напоминали мех ее собольего манто; глаза его были цвета оникса. Хрупкая светловолосая женщина кивнула, посмотрела на него с загадочной детской улыбкой.

– В детстве я часто приходила сюда.

– Так вы из Берлина?

Вопрос был довольно глупый, но Дольф растерялся и не знал, о чем говорить.

Кассандра беззлобно рассмеялась:

– Да, я из Берлина. А вы?

– Я из Мюнхена.

Какое‑то время они стояли молча. Дольф пытался сообразить, сколько ей лет. Двадцать два? Двадцать четыре? Трудно сказать. В этот миг раздался звонкий смех, и, обернувшись, они увидели, что трое детишек, расшалившись, гонятся вдоль самой кромки воды за собакой, а следом едва поспевает няня. Дело кончилось тем, что озорники промочили ноги, но собаку так и не догнали.

– В детстве однажды я тоже залезла в пруд. Няня после этого не водила меня в парк целый месяц.

Дольф улыбнулся, представив себе эту сцену. Женщина казалась ему совсем юной, но невозможно было представить, чтобы она в своих соболях и бриллиантах помчалась за собакой или залезла в воду. Он вообразил ее шаловливой девочкой, убегающей от няни в крахмальном переднике. Когда это было? В двадцатом году? Или в пятнадцатом? Сам Дольф в ту пору жил совсем иначе. Ему приходилось, кроме учебы в школе, еще и работать у отца в булочной – утром перед уроками и вечером. Серые будни, бесконечно далекие от жизни этого золотистого ангела…

После того дня Дольф стал регулярно наведываться в Шарлоттенбургский парк. Он говорил себе, что прогулки на свежем воздухе пойдут ему на пользу – нельзя же целый день просиживать за письменным столом. Но в глубине души Дольф отлично понимал, зачем сюда приходит. Он мечтал вновь увидеть это лицо, эти глаза, эти золотые волосы. В конце концов его мечта осуществилась – они вновь встретились на берегу. Ему показалось, что Кассандра обрадовалась. Со временем совместные прогулки участились, хотя свиданий друг другу они не назначали. Просто, закончив работать, Дольф шел в парк, и нередко Кассандра оказывалась там в то же самое время.

Они чувствовали себя хранителями старого замка, попечителями игравших возле пруда детей. Парк как бы стал их совместным владением, и это ощущение приносило им обоим радость. Дольф и Кассандра рассказывали друг другу о своем детстве, делились планами и мечтами. Кассандра с детства хотела стать актрисой, чем приводила в ужас своего почтенного отца. Девочка отлично понимала, что путь на сцену ей заказан, но мечтала о том, что когда‑нибудь напишет пьесу. Кассандра очень любила слушать, как Дольф рассказывает о своем литературном труде, о начале писательской карьеры, об успехе первого романа. Он еще не успел свыкнуться со своей славой. Он приехал из Мюнхена в Берлин семь лет назад; пять лет назад выпустил свой первый роман; три года назад купил автомобиль, еще через год – старинный особняк в Шарлоттенбурге. Все это казалось ему каким‑то чудесным сном. Глаза Дольфа светились восторгом и радостным изумлением, и от этого он казался моложе своих лет. Нет, Дольф Штерн еще не был пресыщен – ни жизнью, ни литературой, ни любовью.