– Привет пришедшему! – услышал я так давно не слышанный хрипловатый, шепелявый голос. – Рад видеть тебя, адмирал! Садись мне на спину, Эли.

Я присел на лапу и ударил ногой по бронированному боку.

– Ты еще крепок, Бродяга! Хотя, наверно, молодых драконов не обгонишь.

– Отлетался, отбегался, отволочился – все определения моего бытия начинаются на «от», – безжалостно установил он и вывернул ко мне чудовищную шею, выпуклые зеленовато‑желтые глаза глядели умно и печально. – Не жалуюсь, Эли. Я пожил всласть. Все радости, какие могло доставить существование в живом теле, я испробовал. Будь уверен, я не потеряю спокойствия, когда придет час прощаться с жизнью.

Продолжать разговор в таком унылом ключе я не хотел. Я весело запрыгал на твердой лапе дракона.

– На Земле разработаны новые методы стимулирования организма. Мы испробуем их на тебе, и ты еще покатаешь меня над планетой.

Он иронически усмехнулся. Он все‑таки единственный из драконов, кому удалось придать осмысленность гримасам, – остальные просто разевают пасти, выпыхивая дым, и не поймешь, то ли зевают, то ли собираются тебя проглотить. Я чувствовал себя виноватым перед драконом. В прежнем своем воплощении, в образе правящего мозга‑мечтателя, он мог бы десятикратно пережить нас всех. Я наделил его телом, но радости телесного бытия кратковременны. Хоть и поздно, но я с пристрастием допрашивал себя, правильно ли я поступил.

А вторым важным событием была встреча с Эллоном.

Мы пошли в мастерскую Эллона вшестером – Мери, Ольга, Ирина, Орлан, Андре и я.

В огромном солнечно‑светлом зале нас встретил Эллон.

Я должен описать его. Он стоит передо мной. Я подхожу к нему, всматриваюсь в него. Я стараюсь понять, чем порождено то впечатление, какое он неизменно производил. Я допрашиваю себя, не изменится ли впечатление от пристального разглядывания, от долгого изучения. Ничто не изменяется. Все правильно. Ошибок нет. Если и встретилось мне в жизни существо, в полном смысле слова необыкновенное, то имя этому существу – Эллон!

Он не подошел к нам, только повернул голову на высокой, по‑змеиному крутящейся шее. Орлан в знак приветствия поднимает голову и вхлопывает ее в плечи, Эллон не удостоил нас приветствием. Он просто не знал, что такое приветствования, он не обучен таким поступкам. Он молча рассматривал нас. Нет, не рассматривал – пронзал, ослеплял, уничтожал фосфорически пылающими глазами, такие выспренние сравнения в данном случае уместней.

А Орлан робел. Я видел Орлана в сражениях, в дипломатических переговорах, на совещаниях – неизменно спокойным, решительным и бесстрашным. Я был уверен, что хорошо его знаю. Он не поднял, а вжал голову в плечи, он говорил – для нас – на отличном человеческом языке, но голос звучал робко, почти заискивающе.

– Эллон, люди пришли познакомиться с твоими свершениями, – сказал Орлан этим странным голосом. – Надеюсь, тебя не обременит наше посещение?

– Смотрите и восхищайтесь! – на таком же отличном человеческом языке ответил Эллон и широким жестом длинной, гибкой, бескостной руки обвел помещение. Рот его широко осклабился, синеватое лицо порозовело – вероятно, от удовольствия.

Но смотреть было нечего. Кругом были механизмы, и около них сновали демиурги. Вся планета представляет собой скопление механизмов, по виду не определить было, чем эти, в зале, отличались от тех, что образовывали тысячекилометровые толщи планетных недр. Орлан сказал просительно:

– Будет лучше, если ты дашь пояснения, Эллон.

Эллон касался рукой механизмов, объясняя их назначение. Он двигался вперед, а голова была повернута назад, на нас: все демиурги могут свободно выкручивать голову, но так далеко, на полных сто восемьдесят градусов, выворачивать ее был способен лишь Эллон.