— Я могу простить тебя, — негромко произнесла владетельница Хельсингера, — если попросишь пощады.

Ивар хотел ответить, но не мог вымолвить ни слова: страх сковал его губы. Он только кивнул, испуганно и жалко оглядываясь на безмолвную толпу нобилей.

— Говори! — потребовала герцогиня.

— Пощады! — прохрипел Ивар. — Я хочу жить!

Хайделинда опустила клинок и, повернувшись, медленно пошла к столу, за которым сидел капитан гвардейцев и стоял большой кувшин вина. Гости разразились приветственными криками.

Внезапно судорога ярости исказила красивое лицо оруженосца. Подхватив с пола свой меч, он метнул его в спину удалявшейся женщины.

Все произошло так быстро, что никто не успел опомниться: гибель, казавшаяся неотвратимой, второй раз за сегодняшний день грозила Хайделинде…

Вдруг раздался оглушительный рев, стены замка сотряслись, и на пути мелькнувшей в воздухе смертоносной стали возникла огромная темная туша. Клинок ударил в нее и отскочил, со звонам упав на каменные плиты.

Гигантский медведь поднялся на задние лапы и, нависая над скорчившимся в ужасе Иваром, сделал к нему пару шагов. Заверещав, словно заяц, юный хлюст заметался, пытаясь нырнуть в толпу придворных, — тщетно. Люди стояли плотной стеной, оцепенев, словно в каком-то внезапном наваждении.

Туша медведя росла на глазах, голова его с задранной мордой, казалось, вот-вот коснется невидимых сводов зала… Ивар вдруг застыл, в ужасе глядя на эту картину. Глаза его вылезли из орбит, губы посинели… Схватившись за горло, оруженосец рухнул как подкошенный.

Он был мертв.

Торжествующий рев чудовища огласил стены залы, медведь стал быстро уменьшаться, очертания его тела менялись. Миг — и перед изумленными взорами предстал пропавший герцог Гюннюльф. Молча повернувшись, он зашагал к трупу брата, ногой отпихнул тело Гунхильды и, ухватив мертвеца за воротник камзола, поволок к выходу…

Киммериец первым поборол сковавшее всех колдовское оцепенение, но, когда он во главе ринувшейся на двор толпы оказался на замковой площади, там было пусто.

Куда девался герцог-медведь, навсегда осталось тайной.

* * *

На следующее утро пятерка всадников покидала Хельсингер. Конан распрощался с Эрлендом, который, несмотря на ранний час, вышел проводить их за крепостные стены.

— Пусть боги даруют тебе удачу, — похлопал он по плечу аргосца. — Пока, как я вижу, они благоволят к тебе.

— Без тебя и боги вряд ли были бы способны помочь нам, — серьезно ответил Эрленд. — Не знаю, как я могу отблагодарить тебя, но помни: ты всегда можешь на меня рассчитывать!

— Пустяки! — беспечно отмахнулся варвар, — Желаю счастья! А с такой женой его у тебя будет достаточно!

Кавалькада вытянулась вдоль края опушки дубовой рощи, где проходила дорога. Киммериец еще раз оглянулся на замок и увидел на вершине крепостной стены женскую фигурку, взмахнувшую белым платком. Вот и закончилась еще одна история, а на его жизненном небосводе появилась еще одна маленькая, но яркая звездочка…

Он ответил прощальным жестом правой руки и повернулся к спутнику:

— Давай, старина, споем, что ли!

Седой ветеран усмехнулся и хриплым голосом затянул:

Прохладный утренний ветерок ласково обвевал лица всадников, прислушивавшихся к словам песни и думающих каждый о чем-то своем. Конан еще раз оглянулся назад, но стены замка уже скрылись за поворотам дороги, и лишь над вершинами деревьев вырисовывался силуэт трех сомкнутых белых башен Хельсингера, похожий на сахарную голову.