«Моя красавица с внученькой – какие они милые!» – думал Шамплен, входя в дом.

– А кто это пришел? – послышался напевный голос Альберты, узнавшей тяжелые шаги супруга. – Дедушка Шамплен!

В прихожей фермер снял припорошенную снегом куртку и снегоступы.

– Как у вас сегодня вкусно пахнет! – сказал он громко. – А я с подарком! Принес нашей девочке анисового мармелада!

В хижине Фильбера в тот же день, в тот же час

Жасент склонилась над мужчиной по имени Фильбер, чья кожа медного оттенка наводила на мысль об индейских корнях. Он лежал на узкой раскладной кровати возле обложенного камнем очага, в котором горели три полена. Обстановка в хижине была убогая, здесь давно не убирали. Звериные шкуры были развешены для просушки вдоль внутренней стены, наспех сложенной из круглых поленьев и больших неотесанных досок.

– Мсье, вам плохо? Вы меня слышите? – спросила Жасент.

Стоящее у ее ног металлическое ведро, которое больной использовал вместо туалета, источало жуткий смрад – опорожнить его было некому. Фильбер лежал с закрытыми глазами, дрожа от холода. Его лицо исказила гримаса боли. Простыней на кровати не было: он лежал между одеял.

– Мсье, мне нужно осмотреть вашу рану на ноге, – не сдавалась молодая женщина. – Меня привез ваш друг Жозюэ, я – медсестра.

Больной захрипел так, словно вот вот задохнется, но при этом не шевельнулся и не разомкнул век. Снедаемая тревогой, Жасент отметила про себя, что на улице собаки Одноглазого устроили шумную возню. «Ему не следовало их распрягать, – подумала она. – Этому несчастному нужна антирабическая сыворотка, и как можно скорее! Мы срочно должны доставить его в Сен Прим, а оттуда перевезти в Робервальскую больницу».

Была во всем этом одна странность: больной находился в полубессознательном состоянии и не мог встать с постели. Если взбесившийся волк укусил Фильбера за щиколотку, но рану сразу же прижгли, у них есть еще несколько спасительных часов, прежде чем опасная инфекция начнет распространяться по всему телу.

– Ну как он? – послышался за спиной Жасент низкий мужской голос.

Одноглазый вошел в хижину и поставил на шаткий стол чемоданчик медсестры.

– Ваш друг не отвечает и за все это время ни разу не пошевелился, – озабоченным тоном ответила женщина. – Это странно! Раз его укусили вчера, он должен быть еще на ногах и чувствовать себя не хуже, чем мы с вами. Очень надеюсь, что у собак хватит сил на обратную дорогу и мы сможем выехать немедленно.

– Торьё! Вы что, смерти его хотите? В такой холод катать больного Фильбера по лесу! Он, дурень, вообще не хотел, чтобы я вас сюда привозил. Жаль, я его не послушался… А что он молчит и не шевелится – думаю, это потому, что вы женщина.

– Это глупо с его стороны, – вздохнула Жасент.

Однако такое поведение раненого было ей понятно: слишком долго этот траппер прожил один, вдали от людских поселений, где к нему могли бы отнестись по доброму; наверняка он заядлый холостяк и отвык от общения с себе подобными, как и от женского общества.

– Мсье Фильбер, вы не первый мой пациент! – воскликнула Жасент. – Если вы в сознании и не ощущаете нестерпимой боли, пожалуйста, ответьте мне и перестаньте притворяться умирающим! Мне это мешает, я не могу выполнить свою работу.

Она замолчала и лукаво улыбнулась Одноглазому. Тот сначала опешил, но потом понял ее маневр и подмигнул в ответ.