— Обрадоваться-то обрадовалась, — кивнула бабушка, — только до сих пор от этого сна не могу отделаться. Уж больно все с явью сходится!

— Ну, ничего особенного, — успокаивал дед, — раз ты нам сон пересказала, ничего из этого не сбудется.

Петька сжался в комочек, ждал: не спросит ли бабушка или еще кто-нибудь, а он не видал ли во сне Трясучки и не рассказывал ли об этом сне Игорю? Вряд ли он сумел бы солгать. Однако и бабушка, и тетя Наташа, и тем более дед Матвеич никаких вопросов не задавали. Они, должно быть, чтобы отвлечься от тяжких мыслей, заговорили про погоду, про то, что дождей маловато было, что картошка, наверно, мелкая уродится, ну и про всякое иное, сельскохозяйственное. А Петька украдкой посмотрел на часы. Они показывали уже 18.05. До полуночи оставалось чуть меньше шести часов.

В отличие от всех он-то знал, что этот бабушкин сон — не просто кошмар, а «последнее предупреждение», своего рода ультиматум от Трясучки. И у него не было никакого сомнения в том, что если он, Петька, и сегодня струсит, то все беды, предсказанные зловредной бабкой, непременно сбудутся. Впрочем, как говорится, не было никакой гарантии и в том случае, если он пойдет. Ведь Трясучка сказала: «А уж вернется он оттуда или нет — от него зависеть будет!» То есть если Петька там, в Мертвой деревне, чего-нибудь напутает или сделает не так, то и сам пропадет, не расколдует Игоря и Ленку, ну и, конечно, не сможет спасти от гибели папу и дядю Федю. Каково будет бабушке Насте? А московским дедушке Мише и бабушке Зое? А маме?! Странно, что в этот раз Петька совсем не думал о том, что с ним самим произойти может, и даже о том, что Трясучка все могла придумать, только чтоб заманить его в Мертвую деревню…

В общем, Зайцев решил, что обязательно пойдет. Только вот как со двора уйти? Ни тетя Наташа, ни тем более бабушка ни за что и никуда его не отпустят. Тем более что они вопреки жуткому сну ждут папу завтра. И им очень не хочется, чтоб тот, приехав, узнал о пропаже сына.

Сперва Петька попытался воспользоваться тем, что бабушка увлеклась разговором с тетей Наташей и Матвеичем, и потихоньку выскользнуть за дверь. Однако бабушка тут же спросила:

— Ты куда это?

— Погулять… — пробормотал Петька…

— Хватит, — сурово сказала бабушка, — нагулялся уже за лето. Посиди дома, в «Лего» поиграй. Вот отец приедет, под его присмотром — хоть куда ходи.

— Бабушка, — умоляюще воскликнул Петька, — да я уже вот так в это «Лего» наигрался! Смотри, сейчас светло еще. Обещаю, я тут, около дома буду.

— Около дома гадюка ползает! — проворчала бабушка. — Хочешь, чтоб и тебя, как дядю Федю, в больницу положили?

— На фронте говорили, — степенно прокряхтел Матвеич, — что снаряд в одну воронку дважды не попадает.

— Это, деда, снаряд! — возразила тетя Наташа. — А гадюка раз одного укусила, то и другого может куснуть.

— Да что она, дура, гадюка эта? — произнес Петька. — Ну заползла случайно, поняла, что не туда попала, и обратно в лес подалась. Догадывается небось, что ее тут в любой момент убить могут.

Конечно, рассказывать о том, что гадюки этой он сейчас меньше всего боится, потому что это Лена в змеиной шкурке, Петька и теперь не стал.

— Ну и что ты во дворе делать собираешься? — более мягко спросила бабушка. — Ворон считать?

— Мне это… Задание на лето дали, а я еще не выполнил… — соврал Петька, лихорадочно придумывая, что ж такое ему могли задать.

— Здрассте! — усмехнулась бабушка.