— Спасибо, мисс. Я извиняюсь за свое вторжение. А сейчас мне надо уходить, — полковник поклонился и вышел.

Патриция закрыла глаза и прислонилась к стене. Клэй Феррис украл карты и чертежи торпед. Нет — это было даже не его настоящее имя. Мужчина, которого она полюбила, не существует в действительности. Его маску надел холодный лжец, шпион-янки!

Боже! Он ведь лгал! Лгал обо всем! Только теперь она смогла все сопоставить и оценить — его быстрое признание в любви, вопросы, которые он задавал ее отцу о его изобретениях, и его присутствие в доме прошлой ночью. Без сомнения, она увидела его, когда он готовился бежать, уже совершив кражу.

Горячие слезы стыда и отчаяния потекли из ее глаз, когда она вспомнила о том, что говорила и делала прошлой ночью. Боже, какая же она глупая! Как бессовестно он использовал ее любовь и доверчивость! Чтобы она не подняла паники, и он смог убежать! А она еще рассказывала ему все о себе, когда они катались по городу! Да ему были совершенно безразличны все ее интересы. Он стал бы ухаживать за ней, даже если бы она была косая и кривая!

Она зарыдала от безнадежности и беспомощности.

По Новому Орлеану моментально распространились слухи о причастности Клэя Ферриса к взрыву торпед на реке и о его таинственном исчезновении в ту же ночь. Каждый высказывал предположение, что его демонстративное ухаживание за Патрицией Колдуэлл было продиктовано намерением попасть к ним в дом и похитить чертежи и планы.

Патриция выглядела бледной, апатичной, явно не желая обсуждать происшедшее, и все решили, что она влюбилась в Клэя Ферриса!

Прекрасная, гордая мисс Колдуэлл, по которой вздыхала половина мужского населения Нового Орлеана и которая не отдала предпочтения никому из них, влюбилась в шпиона, использовавшего ее для того, чтобы выведать секреты отца! Так рассуждали отвергнутые поклонники Патриции, до сих пор безнадежно вздыхавшие по ней.

Но и молодые леди, которых она затмевала красотой, не отставали в злословии.

Бекки Олдвэй, якобы пришедшая утешить Патрицию, смотрела на нее с таким злорадствующим любопытством, что Патриции очень хотелось выставить ее из дома.

Но самая бурная реакция была у брата Федерико. Услышав все городские сплетни, он вихрем влетел в гостиную, где находилась сестра. Его глаза гневно сверкали.

— Негодяй! Подлец! Изменник! Предатель! — кричал он сердито.

— Но только не своей армии, — улыбнулась Патриция, надеясь шуткой унять гнев Федерико. Ей совсем не хотелось обсуждать с братом то, что вызывало в ней сильное страдание.

— Может, я с тобой и соглашусь, но он все равно подлец, — сказал Федерико. — Поставить тебя в такое положение, сделать твое имя достоянием всех этих сплетников — это непростительно!

— Ну что теперь об этом говорить, Федерико? — ответила Патриция. — Бывают вещи и значительно хуже.

Федерико взглянул на нее и сказал:

— Я предполагал, что он может и не посчитаться с тобой. Так оно и вышло. Неужели ты не видишь этого? Теперь все будут сплетничать, что ты уступила ему. Ты даешь им основание так думать, потому что стала затворницей и перестала бывать в обществе. Знаешь, ты не должна так себя вести. Тебе нужно бывать в обществе и показать им всем, как мало тебя все это затронуло.

У Патриции слезы хлынули из глаз, и она, повернувшись лицом к брату, тихо произнесла:

— Но, Федерико, вся беда в том, что это очень затронуло меня. Видишь ли, я влюбилась в него.

— Не может этого быть! Ты же ведь так мало знаешь его, — сказал он.

Патриция пожала плечами, а Федерико, немного помолчав и подумав, продолжил:

— Ну, даже если и так, ты все равно не должна позволять им знать о твоих чувствах!

— Почему? Что из этого? — спросила она.