Леди Каролина мрачно воззрилась на кухарку. Однако, как обычно, эта мрачность преобразовалась в восхитительную серьезность, и Костанца, молитвенно сложив руки, возблагодарила святых за счастье лицезреть подобие самой Мадонны.

Леди Каролина сердито осведомилась, что ей надобно, и Костанца, склонив на бок голову, вслушалась в музыку ее голоса. Помедлив в надежде, что чудная мелодия продлится, она все-таки сообщила, что хотела бы получить указания – она уже обращалась к матушке синьорины, но тщетно.

– Она мне не матушка, – гневно ответила леди Каролина, и гнев ее прозвучал как мелодичная жалоба несчастной сироты.

Костанца разразилась сочувствующими воплями. У нее тоже нет матушки…

Леди Каролина оборвала этот поток коротким сообщением, что ее мать жива и в Лондоне.

Костанца восславила Господа и всех святых за то, что юная леди пока не знает, каково это – остаться без матушки. Это такое горе, такое горе; но, несомненно, у юной леди уже есть муж.

– Нет, – холодно ответила леди Каролина. Еще больше, чем остроты по утрам, она ненавидела саму идею мужей. А все только и делали, что пытались ей навязать эту идею – все родственники, все друзья, даже вечерние газеты. В конце концов, она может выйти замуж только за одного, однако, если судить по разговорам, особенно тех, кто хотел бы в мужья пробиться, ей предстоит выйти как минимум за дюжину.

Ее мягкое жалобное «Нет!» заставило Костанцу проникнуться сочувствием.

– Бедняжка, – сказала Костанца, шагнув вперед, дабы сочувственно потрепать леди Каролину по плечу, – не теряйте надежды. У вас еще есть время.

– На ланч, – ледяным тоном произнесла леди Каролина, вся сжавшаяся от угрозы прикосновения, и это после того, как она с такими трудами вырвалась в место, достаточно удаленное и скрытое, чтобы ее, помимо всего прочего, не трепали по плечу, – мы будем…

Костанца тут же обрела деловитость. Она прервала леди Каролину рядом предложений, восхитительных и дорогих.

Леди Каролина не знала, что это дорого, и сразу же прониклась интересом. Все выглядело так заманчиво! В предложение входили всевозможные молодые овощи и фрукты, и масло, и сливки, и невероятное количество яиц. В конце Костанца с энтузиазмом, рожденным такой уступчивостью, объявила, что из всех леди и джентльменов, для которых ей доводилось готовить, ей больше всего нравятся англичане. Она не просто предпочитает их – она ими восхищается. Потому что они знают, что заказывать, они не скупятся, не изображают из себя бедняков.

Из чего леди Каролина поняла, что зашла слишком далеко, и без промедления отказалась от сливок.

Лицо у Костанцы вытянулось, ибо у нее была державшая корову кузина, и сливки пошли бы на пользу им обеим.

– И, возможно, мы бы обошлись без цыплят, – сказала леди Каролина.

Лицо у Костанцы вытянулось еще больше, поскольку ее брат, владелец ресторана, держал на заднем дворе цыплят, многие из которых созрели для принесения в жертву.

– И, пожалуйста, не заказывайте клубнику, пока я не проконсультируюсь с остальными дамами, – сказала леди Каролина, вспомнив, что сейчас только первое апреля, и, скорее всего, люди, живущие в Хампстеде, бедны, потому что иначе какой смысл жить в Хампстеде? – Я все-таки здесь не хозяйка.

– А кто? Пожилая дама? – мрачно осведомилась Костанца.

– Нет, – ответила леди Каролина.

– Тогда кто именно из тех двух дам?

– Никто.

Костанца снова заулыбалась, потому что молодая леди просто шутила. О чем она и известила ту в своей добросердечной итальянской манере, добавив, что искренне восхищена.

– Я никогда не шучу, – коротко ответила леди Каролина.