— Реми был очень смирным конем, но как же меня тогда ругали! — Улыбка ее внезапно погасла. — Почему я утратила какую-то часть себя, Арканья?

— Ее у тебя украли, моя милая, и ты должна будешь вернуть себе себя, иначе все погибнет! — В глазах Миск вспыхнул огонек безумия. — Мои силы кончаются, — с отчаянием в голосе прошептала она. — Он приближается! Он тоже хочет завладеть мечом! Поспеши, дитя, а я задержу своего брата как можно дольше! Гэйлон должен взять в руки меч! — Миск стала уменьшаться, словно вдруг оказалась на значительном расстоянии.

— В комнате Фейдира? Камень там! — Миск уже кричала, но голос ее был едва слышен. — Будь осторожна, не прикасайся к нему?

Миск превратилась в пятнышко света и исчезла. Джессмин недоуменно оглядывалась по сторонам.

— Как же я возьму его, если не должна к нему прикасаться? — громко спросила она пустую комнату. — О каком мече ты говоришь? Где мне искать Гэйлона?

Слезы снова показались у нее на глазах и, совершенно против ее воли, хлынули вниз по щекам.

— Я не могу, не могу сделать это одна!

***

Люсьен отступил назад и приподнял факел, пока стражник упирался плечом в каменную крышку саркофага. Он наваливался на нее всем своим весом, и крышка со скрежетом отодвигалась в сторону. Пламя факела внезапно затрепетало, словно на ветру, едва не погаснув, и оба — солдат и Люсьен — застыли на месте, боясь даже дышать.

Несмотря на то что снаружи пока было тепло, в подземной гробнице было холодной и влажно. Пока они разыскивали склеп Идонны, Люсьена не покидало сверхъестественное ощущение того, что его присутствие здесь кому-то очень не нравится. В конце концов им удалось отыскать проход, над которым был высечен в камне герб Госни. Этот коридор привел их в небольшую комнатку, в центре которой стоял единственный каменный гроб.

— Давай еще раз! — приказал Люсьен, как только пламя факела перестало колебаться. Солдат снова навалился на каменную плиту, кряхтя от напряжения. Крышка поддалась его усилиям неожиданно легко; скользнув в сторону, она несколько мгновений балансировала на краю гроба, а затем гулко ударилась о каменный пол склепа и разлетелась вдребезги. В воздухе подземелья, по-зимнему холодном, вдруг запахло фиалками, словно откуда-то донесся до них порыв летнего теплого ветра.

— Меч тут, милорд, — прошептал солдат.

Люсьен заглянул в гроб. Там лежал небольшой женский скелет, а рядом с ним, в потертых кожаных ножнах, покоился древний обоюдоострый клинок. К костям скелета кое-где прилипли обрывки полуистлевшей ткани и плоти, а с черепа спускались длинные черные волосы. Пока солдат пялился на меч, Люсьен вытащил кинжал и придвинулся ближе, освещая факелом свою жертву. Люсьен нанес только один удар, и клинок легко вошел под лопатку стражника. В конце Люсьен повернул рукоятку на четверть оборота, разрывая сердечную мышцу, и выдернул кинжал из тела. Солдат лишь судорожно вздохнул и бессильно повис на бортике саркофага. Люсьен столкнул его на пол и вытер кинжал о его одежду. Вот так! Теперь ни Нанкус, ни Фейдир ничего не узнают.

Люсьен наклонился над гробом и попытался поднять меч, но пальцы скелета вцепились в рукоятку и не отпускали его. Король попытался разжать пальцы, но они словно приклеились к металлической рукояти. Чувствуя нарастающий гнев, Люсьен воткнул факел в расщелину стены, чтобы ухватиться за меч обеими руками.

Пламя факела бешено заплясало, и по стенам склепа заметались уродливые тени. Люсьену показалось, что он слышит женский голос, который произнес:

— Кингслэйер! Отмети за моего сына!

Потом пальцы скелета разжались, и Люсьен, зажав меч под мышкой и выдернув из стены факел, поспешно покинул гробницу.