Без всякого сомнения, териалец был быстрейшим из всех, с кем я скрещивал свой клинок. Он не только отразил первый удар, но и как-то по хитром изогнув локоть, оставил глубокую борозду у меня на плече. Фонтан крови брызнул в воздух, на миг закрывая небо красным, расплывчатым куполом. Я тут же ощутил как ртутью наливается левая рука, как против воли рука разжимает клинок.

Противник усмехнулся, он сделал шаг назад и копьем выставил клинок. Это была его победа. Победа над гладиатором Тимом Ройсом, но наемник Тим Ройс не знает, что такое поражение в бою. Я прикусил язык, чувствуя, как рот наполняется вязкой жидкостью, с железным привкусом.

Юноша рванул в выпаде, но в самый последний момент я плюнул ему в глаза кровью, смешанной со слюной. Тот зажмурился, оступился, его меч лишь оцарапал мне бок, а сабля уже пела, порхая в прекрасном, но коротком пролете. Ощутив сопротивление, я надавил, а затем разжал руку.

Юноша заваливался, падая рядом со мной. Так близко, что я успел заметить его немного удивленный, искривлённый смертным оскалом профиль. Меж чистых, почти детских глаз, алело залитое кровью Лунное Перо, как всегда нашедшее свою добычу.

По ушам должен был ударить гомон толпы и отзвуки колокола, но я услышал лишь как с шумом мои колени ударились о намокший песок. Глаза должны были увидеть облака на небе и спешащих гвардейцев, но я лишь смотрел на ноги противника, дрыгающихся в последней судороге. Почему-то я улыбнулся, понимая, что это до дрожи напоминает джигу.

Потом я помню боль, от того как меня поднимали на плащаницу, следом череду поворотов и света факелов. А он — свет, все сливался в причудливые образы, рождаемые почти пьяным сознанием, танцующим по краю забытья, чернеющего своей зовущей пропастью. Но я не спешил отправляться в объятья этого провала, лишь крепче сдавливал правой, подвижной рукой саблю, неведомо как оказавшуюся у меня в ладони.

Потом был кабинет, похожий на лекарский, жесткий стол и боль столь ужасная, что не было сил даже выть. Лишь тогда я сорвался вниз, туда, где меня с уже ждало беспамятство.

Прошла лишь ночь, а я сидел на кровати, смотря на свои здоровые руки, ощущая, как свободно дышится полной грудью. На шрама не осталось с того сражения, даже синяки, и тех не наблюдалось. Я пошевелил рукой, но не почувствовал малейшего отзвука, напоминавшего бы о дикой битве, развернувшейся на арене. И лишь сабли, покрытые коркой запекшейся крови и блестящими песчинками, не давали мне забыть о том, что и в этот раз Седой Жнец не унес меня в мешке душ.

Скрипнула дверь и будто охотничий пес я вздернул лезвие младшего клинка. Но на пороге показался вовсе не враг, а старший малас.

— Говори, — сказал он.

— Что говорить? — не понял я.

Старик посмотрел на меня с прищуром, а потом закатил глаза.

— Совсем запамятовал старый, — прокряхтел тот. — Ладно, землянин, говори, чего хочешь — вина? Будет тебе лучшее вино. Женщину? Будет самая страстная и горячая! Еды? Самая вкусная и сытная. Все на твой выбор.

— А с чего такие почести?

— Традиция. После победы исполняется одно желание победителя.

Я не стал напоминать, что в первый мой день, когда завершилась та мясорубка, никто не спешил выполнять мои желания.

— Любое?

Малас вновь прищурился.

— Кроме одного, — ответил он.

— Так и думал, — кивнул я. — Тогда, старший малас, я хочу прогуляться по городу.

— Уверен? Подумай — вино, еда, женщина… А можно и все сразу.

— Прогулка, малас — таково мое желание победителя.