В окно тянуло резким сквозняком, и Элис вдруг замерзла, ее затрясло, словно она попала в сырую пещеру, медленно заполнявшуюся холодной осенней водой.

В лучах солнца кружили голуби, целая стая, их перья, словно сделанные из чистого золота, сверкали на солнце; вся стая меняла направление одновременно, как по команде. Вот, словно пучок оперенных стрел, они понеслись к стоящей у окна Элис, но в самый последний момент резко свернули и скрылись на крыше круглой башни, где слуга собирался рассадить их по клеткам и снять привязанные к красным лапкам послания. Вздрогнув, Элис отпрянула от окна, легла на кровать и уставилась вверх, на богатую вышивку зеленого балдахина.

Должно быть, она задремала. Ее разбудил сильный стук в дверь, неожиданно громкий вопль ужаса и топот бегущих ног, кто-то визгливым, испуганным голосом произнес ее имя. Элис вскочила, распахнула дверь, еще не вполне проснувшись, и закричала:

— Пожар? Пожар? Что случилось?

Она пошатнулась и прижалась спиной к двери. Элиза подскочила к ней, схватила за плечи и потрясла, приводя в чувство.

— Леди Кэтрин! Леди Кэтрин! Она утонула! Утонула! Скорей, скорей!

Элис стояла на месте, еще не вполне соображая, что происходит, но Элиза взяла ее за руку и потащила через галерею в комнату Кэтрин. Элис никак не могла прийти в себя и озиралась кругом, ожидая увидеть промокшую насквозь и сияющую от гордости Мору, ее густые, приглаженные речной водой седые волосы, услышать слова: «Я спасла ее!»

— Она не утонула, — тупо возразила Элис. — Мора вытащила ее.

— Да проснитесь же! — воскликнула Элиза и грубо толкнула знахарку к спальне миледи.

В галерею уже успело набиться много народу; солдаты, слуги — все суетились без пользы, отдавая распоряжения.

— Разотрите ее!

— Пошлите за отцом Стефаном!

— Отнесите ее на кровать!

— Дайте глоток виски!

— Подожгите конский волос!

Элис протолкалась в комнату и, увидев ванну, отпрянула. Кэтрин лежала в ней вся синяя. Ее белое лицо с распахнутыми глазами и дряблое тело были сплошь покрыты синими венозными пятнами.

Кто-то сначала вытащил ее, но потом опустил обратно, и из воды торчала только вялая, как у куклы, голова, опрокинутая на край ванны. Эта женщина мало походила на ту сладострастную Кэтрин, что громко требовала вина и горячей воды; скорее, это была жуткая пародия на нее. Миледи, всю жизнь предававшаяся удовольствиям и любившая только себя, теперь наложила на себя руки.

— Как это случилось? — спросила Элис. Со сна ее голос хрипел, и она прокашлялась.

— Мы оставили ее одну, — стала рассказывать Элиза (ага, отметила про себя Элис, она не столько огорчена, сколько чувствует себя виноватой). — Леди Кэтрин захотела побыть одна, мы вышли и закрыли дверь. Бог знает о чем я только думала. Мы же видели, что она пьяна. Но ей вдруг стало грустно, она заплакала и приказала нам покинуть спальню, ну, мы и послушались. Оставили ее одну.

— Она упала? — уточнила Элис.

— Если б упала, я бы услышала, — вмешалась Рут; лицо ее было почти такое же бледное, как и страшное лицо миледи. — Я постоянно прислушивалась, когда она нас позовет. И я не сплетничала про всякий там грех и распутство, как некоторые. Если б она упала, я бы обязательно услышала. Но я ничего не слышала. Ничего.

Она замолчала, отвернулась, приложила платок к глазам и всхлипнула.

— Леди Кэтрин была пьяна, — заметила миссис Эллингем. — Наверное, просто соскользнула в воду, ее накрыло с головой и она не смогла выбраться.