— Ну пожалуйста! — взмолилась Элис.

Лорд Хью ничего не желал слушать, он помотал головой и грубо ответил:

— Делай, что тебе сказано, Элис. Это последнее дело. Я сам уже устал.

Она склонилась над книгой и старательно вывела дату. Она слышала шум в зале, слышала медленные шаги солдат, не грохочущих сапогами в ногу, как обычно, — чьи-то тихие, прихрамывающие шаги не позволяли им идти быстро.

— Дайте же обвиняемой табурет, — распорядился его светлость. — Неужели не замечаете, что она не может стоять? И принесите ей вина.

Элис низко опустила голову. Ее посетила безумная мысль, что если она не поднимет головы, если так и не посмотрит в зал, то не увидит матушку Хильдебранду, сидящую на табуретке в большом зале в окружении толпы глазеющих на нее людей. Если она так и просидит, опустив голову, и не станет смотреть, то не будет никакой матушки Хильдебранды. Будет кто-то совершенно другой.

И по другому делу. Совершенно по другому делу. Вообще другой человек, и все.

— Ваше имя? — спросил отец Стефан, встав с кресла.

Элис не подняла глаз.

— Хильдебранда из Эгглстоунского монастыря.

Голос изменился, совсем незнакомый, какой-то скрежещущий, словно у обвиняемой поцарапано горло. Более низкий и сиплый. И выговор какой-то иной. Что-то мешает старухе говорить, она шепелявит на звуке «с», и слова у нее как-то странно булькают. В графе «обвиняемая» Элис вывела: «Хильдебранда», убедив себя, что раз она не слышит чистого голоса матушки, не слышит отчетливых звуков, значит, это совсем не матушка.

— Назовите не эту вашу претенциозную папистскую кличку, а настоящее имя, — потребовал отец Стефан.

Не поднимая головы от книги, Элис подумала, что священник, пожалуй, излишне сердит. А он не должен гневаться на эту пожилую даму с больным горлом, что бы она там ни сделала.

— Мое настоящее имя Хильдебранда, — раздался скрипучий голос и замолчал — видимо, обвиняемая переводила дыхание. — Из аббатства Эгглстоун.

— Запишите: отказывается назвать свое настоящее имя, — обратился отец Стефан к Элис.

Аккуратно раскрыв скобку под последней строкой, она вывела: «Отказывается назвать свое настоящее имя» — и удовлетворенно кивнула. Нет, это не матушкин голос, эту женщину зовут не Хильдебранда. Это вообще кто-то другой. Стефан между тем продолжил допрос.

— В аббатстве вы были монахиней? — осведомился он.

— Да.

— Вы были там в ту ночь, когда проводилась проверка на предмет обнаружения ереси, папистских порядков, вопиюще непристойных ритуалов и богохульства, в результате которой монастырь был закрыт?

По толпе прошел ропот. Элис не могла догадаться: осуждают ли зрители поведение монахинь или возмущаются словами священника. Но она не стала поднимать голову, чтобы выяснить, в чем там дело.

Несколько томительных минут прошли в молчании.

— Я была там, когда аббатство сожгли, — наконец устало проскрипел голос. — Не было никакой инспекции, как и не было никаких непристойных ритуалов. Было нападение с целью поджога. Преступное нападение.

В зале поднялся шум. Постучав по столу рукояткой эбеновой трости, лорд Хью крикнул:

— Тихо!

— Это ложь, — заявил отец Стефан. — Это была законная проверка порочного и безнравственного гнездилища разврата, к тому же опасного. Вас выкурили оттуда, как ядовитых змей, каковыми вы и являлись.

Снова возникла пауза.

— И куда вы потом отправились, когда скрылись от правосудия и милосердия Божьего? — поинтересовался отец Стефан.