Вертолет взмыл вертикально, покружился и пошел зигзагом к границе с Мозамбиком. Если бы кто-нибудь увидел эту картину на радаре или воочию, то предположил бы, что летчики ищут дикую живность, чтобы развлечь пассажиров-туристов.

Карлсон был доволен, теперь его мысли занимало решение лишь одной задачи: до того как нагрянет полиция Экобаланса, Убраться отсюда как можно дальше. Он проверил уникомп, подтвердил свои координаты и, насвистывая, отправился в путешествие по вельду.

Глава 8

Демократическая республика Свободный Китай, 2210-й

Демократическая республика Свободный Китай не была ни демократической, ни свободной. Не была даже республикой. И, тем не менее, это был, несомненно, Китай, вернувшийся к древним традициям независимой нации. Самая большая политическая единица с единым языком, составляющая две пятых населения Земли, вероятно, производила больше всех остальных стран валового национального продукта, но никаких официальных данных на сей счет не существовало – китайская экономика была закрыта для посторонних, поскольку правящие классы исповедовали политику протекционизма. Когда Пауза пустила корни на остальной части планеты и технология топталась на месте полстолетия, Китай, чтобы этого избежать, обратился к внутренним резервам и старым традициям – перекрыл границы.

Ко всему прочему Свободный Китай стал еще и самым большим мегаполисом на планете. Непрерывная цепь плотно расположенных кварталов протянулась полумесяцем от Шэньяна на северо-востоке через Пекин и затем на юг к Ксучжоу и Нанкину, чтобы встретиться со вторым обширным полумесяцем, исходящим из Шанхая. Между ними располагались многочисленные поселения, все это связывало вместе ленточки коммуникаций, которые выросли вдоль рек, каналов и магистралей. И все же даже самые плотные скопления высотных башен никогда не были удалены от областей интенсивного сельского хозяйства. На фотографиях спутников Китай выглядел скорее композицией Джексона Поллака, нежели страной.

Когда остальная часть мира, принявшая название Экотопии, оправилась от безумия Паузы и принялась восстанавливаться, исповедуя принципы малочисленности населения и технологий, не способствующих загрязнению окружающей среды, Свободный Китай безвозвратно встал на противоположные рельсы. Экотопия делала все возможное, чтобы найти разумный способ объединить прогресс и экологию. Следовательно, роботизация производства, начатая в конце двадцатого столетия, пропустившая ошеломляющий удар в двадцать первом и неудержимо рвущаяся вперед в двадцать втором, не столько извратила экономику, сколько приуменьшила ее значение, а то и вовсе перестала обращать на нее внимание. «Законы» спроса и предложения, а также уменьшения прибыли ныне рассматривались как временные недоразумения, основанные на ограничении рабочей силы и психологии собственности. В то время, когда Экотопия настаивала на малочисленности населения при высоком уровне жизни и глобальной динамике свободно циркулирующего капитала, потомственная синкретическая идеология Свободного Китая вела его в другом направлении. Исторически китайцы всегда стремились к изоляционизму и загадочности, поэтому в двадцать втором веке нашей эры они относились к внешнему миру с тем же безразличием, как и в двадцать втором столетии до рождества Христова.

Свободный Китай стал бесконечным пригородом, «Страной-муравейником» (этот термин вышел из теории сложных систем, когда почти один и тот же шаблон повторялся миллиард раз: на каждом уличном перекрестке, в каждом правительственном учреждении, на каждом вокзале, в каждом уличном продавце с самодельной тележкой).