«Да, это, конечно, фактория речных торговцев, — подумала она, — но только принадлежит она теперь не им». Должно быть, сейчас здесь нашли приют от непогоды лесные разбойники или речные пираты; едва ли, правда, это случилось давно — имперские дозоры регулярно объезжали берега, очищая их от грабителей. Маскелль не заметила на реке ни единой лодки, но решила, что торговцы пережидают дождь и половодье. Теперь все стало понятно, и Маскелль обреченно вздохнула.

Разбойники были столь же злобны, как морэй, маленькие ящерицы, стаями охотящиеся по берегам реки. Из захваченного здания фактории несся не только пьяный смех, но и вопли, ругань, удары, дикий рев. Здравый смысл подсказывал Маскелль, что лучше скрыться в джунглях, добраться до лагеря, приготовить питье для дочки Киллии, съесть свой холодный ужин и улечься спать в промокшую насквозь постель. Однако наказывать за то, что происходило сейчас в здании, так или иначе много лет было ее занятием, а старые привычки бывают живучи. Когда раздался треск и вместе с рамой из одного из окон вылетело тело, Маскелль больше не колебалась: она должна была все увидеть.

Она поднялась по шатким ступенькам и толкнула дверь. Помещение оказалось полно речных бродяг, таких же мокрых и грязных, как она сама, только этот сброд бывал грязен всегда и по собственному выбору. Их одежда представляла собой мерзкую смесь лохмотьев и роскошных нарядов, отнятых у жертв; на полу у самой двери распростерлось бесчувственное тело, облаченное в рваные шелковые штаны и рубашку. Маскелль ощутила густую смесь запахов: сыромятной кожи, немытых тел, рисовой водки. В неверном свете масляных ламп блестели капли пота на лицах, развевались всклокоченные волосы. Пьяная драка захлестнула внутреннее помещение, тянущуюся вдоль всего строения открытую галерею и даже лодочный причал, залитый грязной водой вздувшейся реки. И каждый участник потасовки орал во всю глотку.

«До чего же похоже на придворное празднество в Дувалпуре», — насмешливо подумала Маскелль. Дикий шум заставил ее поморщиться и вызвал желание уйти: все равно дым от коптящих ламп не давал ничего рассмотреть.

Ругаясь про себя, Маскелль стала вглядываться в дальний конец помещения: там с галереи шел пандус к верхней погрузочной платформе. Над ней тяжело нависали огромные блоки и канаты старого грузового крана, стрела его протянулась к широким воротам, ведущим к нижнему причалу, — тюки из трюмов при помощи крана перемещались в просторный склад внутри здания. На верхней платформе, как показалось Маскелль, стояло несколько человек, разговаривавших в почти нормальной манере. Она двинулась в ту сторону, пытаясь хоть что-то рассмотреть в чаду. Раздражение, должно быть, заставило ее слишком сильно напрячь волю, потому что взгляд ее неожиданно пронизал сумрак.

«Ах, так они все-таки кого-то захватили…»

Руки пленника были привязаны к балке у него над головой. Один из разбойников приблизился к нему, но пленник, резко согнув ноги, пнул его в живот, так что тот отлетел назад и растянулся на полу.

«Не такой уж он беспомощный», — с усмешкой подумала Маскелль.

Два приятеля поверженного кинулись на пленника, схватили его за ноги и прикрутили к нижней части крана.

Должно быть, это какой-то путешественник, которого пираты захватили на реке. Так вот почему Предки направили ее сюда…

— Значит, я не такая уж безнадежная грешница, чтобы мной нельзя было воспользоваться, — проворчала Маскелль себе под нос, пробираясь по галерее и расчищая себе дорогу резкими тычками посоха. Разбойники начали показывать на нее и толкать друг друга локтями; ее присутствие наконец было замечено, несмотря на пьяный угар и жажду крови. Из-за потрепанной одежды и посоха Маскелль они, должно быть, приняли ее за странствующую монахиню — едва ли этот сброд мог понять, что означают серебряные символы Кошана, вделанные в дерево посоха.