После того заключа оную помещицу в железа, отвести ее в женский монастырь и посадить её в специально подготовленную подземную тюрьму, дабы никогда она света божьего не видела».

– Видали? – спросил сыне купеческий. – А вы баили показнят её! Не показнили.

– В монастырь определили в подземное сидение. А сие рази смерти не горше? – спросил крестьянин. – Тамо больше года никто не поживет.

– Бывало и три проживали! Но больше нет.

Затем Салтыкову согласно указу приковали цепями к большому столбу, что возвышался посреди эшафота. Затем палач надел не шею жертве деревянный щит с надписью «Мучительница и душегубица».

По истечении часа Салтыкову свели с эшафота и снова усадили в черный возок, который под караулом отправился в Иваноновский женский монастырь….

***

Дело закончилось, приговор был вынесен и казнь состоялась. Но умерла осужденная помещица, заключенная в подземной тюрьме, где были воистину нечеловеческие условия содержания, не через год.

В подземельях Салтыкова содержалась до 1779 года или одиннадцать лет. Затем в её судьбе наступили перемены и по указу высочайшему её перевели в пристойное помещение при монастыре в коем она прожила вплоть до смерти своей, что последовала 27 ноября 1801 года.

И более никто по тому делу не пострадал. Против Хвощинского и Молчанова и их приближенных никаких дел не заводили, и они спокойно продолжали служить на своих постах.

А тайный секретарь императора Петра III Волков, тот самый что Манифесты к Салтыковой переправил, был назначен генерал- полицмейстером Петербурга…

***

А вот от коллежского секретаря Соколова после того дела Фортуна отвернулась.

Спустя год начальник канцелярии юстиц-коллегии в Москве статский советник Федор Дурново вынудил его уйти в отставку. Ибо Ивану Александровичу Бергофу довелось стать графом и московским генерал-губернатором. И он Соколову ничего не простил и все припомнил.

Ларион Гусев пытался вступиться за чиновника, но все без толку. Бергоф оставил бы и самого Гусева, но за спиной того стоял всесильный статс-секретарь Шешковский.

– Сей чиновник много пользы отечеству принести еще может! – сказал Гусев губернатору.

– Не думаю, Ларион Данилович. Соколов зело высокомерен и начальству никакого почтения не оказывал.

– Разве это главное, ваше высокопревосходительство?

– Почтение начальству первый долг чиновника! Верно ли, Федор Петрович?

Дурново ответил:

– Истинная правда, ваше высокопревосходительство. Всяк сверчок знай свой шесток. А Соколов никогда места своего не знал.

–Он получил отставку без пенсиона, ваше высокопревосходительство,– настаивал Гусев. – А все известно что Степан Елисеевич имения никакого не имеет. Крепостных людишек нет у него. Жил государевым жалованием.

– Неужто в том наша вина? – спросил Дурново.

– Верно, Федор Петрович. Молодой еще – проживет! – отрезал генерал-губернатор…

***

Но спустя несколько лет, благодаря стараниям господина Гусева, получил Степан Елисеевич приказ из Петербурга о назначении своем чиновником в Тайную экспедицию при Сенате Российской империи!

Документ о назначении привез ему старый знакомец уже титулярный советник Иванец-Московский. Ивана Ивановича Фортуна баловала, ибо не позабыла про сего смелого молодого человека императрица.

– С возвращением на службу, Степан Елисеевич.

– А кто надо мной стоять будет, Иван Иванович?

– Начальник наш ныне статский советник князь Цицианов Дмитрий Владимирович. И дело нам предстоит вести важное. Государственное.

– Меня возвращают на службу тем же чином? – спросил Соколов.

– Ты снова коллежский секретарь, – Иванец-Московский потупил взор.