Сорок евро!..

Он придумал, как добыть денег, и добыл их, и только бог знает, чего ему это стоило. Жена ушла — или он от нее ушел, сейчас уже и не вспомнишь, — дочка почти выросла и почти без него, и к сорока годам выяснилось, что счастье — это когда есть два свободных часа и можно заехать к Василию Дмитриевичу, покопаться в пыльном старье, найти непонятную икону, сунуть ее под куртку и шагать по скрипучему снегу, прищуриваясь на Нескучный сад.

Такое счастье выпадает нечасто.

Девушка — он вдруг позабыл, как ее зовут, — стрекотала рядом с ним, кажется, на что-то сердилась, а он все щурился и слушал, как скрипит снег под подошвами его тяжелых ботинок.

Тут он сообразил, что они идут не просто так, а «на кофе».

Кофейню они прошли, и пришлось немного вернуться, и, пока они возвращались, он пристально смотрел на Гену, а Гена из-за лобового автомобильного стекла — на него, и казалось, водитель спрашивает, что это такое Олег Петрович затеял ни с того ни с сего, да еще в середине дня.

Отвечая на безмолвный Генин вопрос, Олег Петрович пожал плечами и придержал дверь перед Викторией — вот как ее зовут, теперь он вспомнил!..

Внутри никого не было и вкусно пахло — кофе, сдобой, свежим пирогом, — и все столики у окна оказались свободны, и он сел так, чтобы Гене было его видно. Они и так все время ругались, что Олег Петрович фланирует в одиночестве, без охраны.

— Мне бы ваши возможности и ваши денежки, — восклицал Гена, — на меня бы такие профессионалы работали, что блоха носа не подточит!

Олег Петрович моментально представлял себе Гену в окружении профессионалов, почему-то исключительно в темных очках и спецагентовских костюмах, и еще представлял блоху, которая не может подточить свой нос, и они кое-как договаривались, что, покамест Олег Петрович начальник, а Гена водитель, никаких профессионалов в свою жизнь они привлекать не будут. Обойдутся как-нибудь.

И вот как только Олег разместился сам, пристроил на свободный стул икону, и Викторию усадил, и меню попросил, у него зазвонил телефон. Полдня не звонил, а тут вдруг на тебе!..

— Простите великодушно, — сказал Олег, решив придерживаться выбранного тона до конца, вытащил трубку, посмотрел и удивился. Звонил Василий Дмитриевич, с которым они десять минут назад насилу расстались.

— Что такое у вас случилось, дорогой вы мой Василий Дмитриевич?

— Может, мой стул нашелся? — не глядя на Олега, спросила Виктория, положила ногу на ногу, достала из крохотной сумочки серебряный портсигар, щелкнула блеснувшей на солнце крышечкой и достала тонкую коричневую пахитоску. Олег оценил и портсигар, и пахитоску.

В трубке молчали, и он повторил удивленно:

— Алло? Что вы там сопите?..

— Может, заедете, Олег Петрович? — вдруг умоляюще сказал старик прямо ему в ухо. — Мне бы… потолковать с вами.

— Да я только от вас! За угол зашел!

— Очень нужно, — почти простонал Василий Дмитриевич. — На пять минут, клянусь честью моего покойного отца, а он был кристальный человек! Просто кристальный!

Олег Петрович даже растерялся немного.

— Я верю в кристальную честность вашего покойного батюшки, но, может быть… до завтра, Василий Дмитриевич? У меня сегодня еще встреча, да и сейчас я не один, если вы помните!..

— Blodsinn! Чепуха! Она и без вас обойдется, ваша барышня!

— Позвольте, но вы сами просили меня…

— Да, да, просил, ну и что?! Все изменилось! Если вы не приедете, Олег Петрович, я погиб, пропал, уничтожен!

— Хорошо, — сказал Олег довольно холодно. Театральные представления, которые время от времени устраивал Василий Дмитриевич, не доставляли ему удовольствия.