Джеймс поистине ничего не смыслит в зле — возможно, это следствие исключительной душевной чистоты. Но можно ли постичь добро, не ведая проявлений зла? — задавался вопросом Майкл. И для себя пока решил, что в жизни от каждого требуется не умение разбираться в добре и зле, а просто быть добродетельным, и задача эта ставит перед каждым естественную, но достаточно крутую преграду. На том и успокоился, не располагая временем для философских изысканий.
Шли дни, и присутствие рядом Ника постепенно утратило свою значимость. Нику были для видимости поручены обязанности инженера, ион действительно иногда захаживал в гараж и следил за исправностью электрической подстанции и насоса. Похоже, он прекрасно разбирался во всякого рода двигателях. Но по большей части он слонялся по округе с Мерфи и, пока его не попросили прекратить, стрелял с замечательной меткостью по воронам, голубям и белкам — просто так, для забавы, даже не подбирая подстреленных. Майкл издали приглядывался к нему, но потребности видеться чаще не ощущал. Он начал виновато посматривать на Ника глазами Джеймса и Марка Стрэффорда и однажды в разговоре поймал себя на том, что называет его «бедолагой». Ник в свою очередь не проявлял никакой инициативы, он будто впал в спячку. Пару раз, когда выдавался случай, он вроде бы порывался заговорить с Майклом, но Майкл его не ободрил, и дальше маловразумительных жестов дело не пошло. Майкла весьма занимали отношения Ника с сестрой, но любопытство его оставалось неудовлетворенным. Виделись они вроде бы редко, Кэтрин продолжала заниматься своими делами, похоже, не замечая чудаковатого брата. Что до силовых линий, излучаемых могущественной обителью с другой стороны озера, на которые уповала Кэтрин, то им явно не удавалось пробить толстую броню ее брата-близнеца.
И все же Майкл не отказывался от надежды на то, что Имбер может совершить чудо. Но он не мог не признать — с чувством грусти и облегчения, — что в Нике нет ничего вдохновенного или вредоносного, одна только скука, и едва ли можно было рассчитывать, что он избавится от этой скуки в своей уединенной сторожке. Майкл, чрезвычайно занятый в ту пору другими делами, так и не придумал, как бы «вовлечь» Ника в жизнь общины, оставаться наедине со своим бывшим другом он избегал и мысленно поздравлял себя с такой осмотрительностью. Ник подтянулся, выглядел намного лучше, загорел, похудел. Пил он, без сомнения, меньше, хотя из-за удаленности его жилища, может и выбранного с таким прицелом, сказать наверняка было трудно. Майкл предполагал, что он, сочтя Имбер за недорогой курорт, послоняется здесь, пока Кэтрин не уйдет в монастырь. А затем вернется в Лондон и примется за старое. Все шло к тому, что у этой странной истории будет довольно-таки заурядный и пошлый конец.
.
Глава 8
Клонился к вечеру субботний день, тот самый, в который состоялось вышеупомянутое собрание; послеполуденная жара затянулась, становясь все более палящей и изнуряющей; казалось, ей не будет спаду. На небе не было ни облачка, от его яркой синевы просто в ушах звенело. Все едва волочили ноги, исходили потом и сетовали, что нечем дышать.
Обычно работу заканчивали, как позволяли дела в огороде, по субботам — в пять часов; воскресенье же предполагалось оставлять для отдыха. Как правило, работы затягивались и позднее и велись в неурочное время, но все-таки с субботнего вечера намечалось detente , некие робкие потуги на развлечения, что весьма докучало Майклу. Он потихоньку удалялся в контору, разбирал бумаги, благо в течение недели руки до этого не доходили, но поддерживать видимость отдыха все же нужно было. Стрэффорды идее выходного дня придавали большое значение, и Майкл подозревал, что они полагают, будто это время следует посвящать всякого рода хобби. У Майкла не было хобби. Он обнаружил свою полную неспособность отдыхать, даже книги теперь не влекли его, хоть он и продолжал чтение богословской литературы по прежней программе. |