|
Это не та медсестра, и Рене разочарованно закрывает глаза. Он и впрямь слишком устал, чтобы задавать вопросы, и предпочитает скользнуть в свой черный провал. Удастся ли ему позже, через несколько часов, а может дней, отделить то, что действительно пробилось к нему сквозь забытье, от того, что рассказали позже? Например, в самом ли деле в коридоре рядом с его палатой висит телефон и он слышит, как женский голос говорит: - Будьте любезны профессора Бессона д'Аргуле... Нет дома? А вы не знаете, где можно его застать? Он велел сообщить ему, когда... Завтра он узнает, что у его двери действительно висит на стене телефон устаревшей модели. Пока же все это не имеет смысла, а когда он появится, то будет касаться лишь его одного. В половине десятого Рене все еще не знает, что уже половина десятого, и его пробуждение происходит резко и страшно, словно после кошмара, в котором почва ускользала из-под ног, а нужно было держаться во что бы то ни стало. Но силы покинули его. Он машет в пустоте руками и ногами, не в силах контролировать собственные движения. Хочется закричать, позвать на помощь. Рот его открывается. Он уверен, что широко открыл рот, но не может выдавить из себя ни звука. Рене обязательно должен увидеть, что происходит вокруг. Тело его все в поту, лоб покрылся испариной, но при этом холодно, он весь трясется, безуспешно пытаясь унять противную дрожь. - Не волнуйся... Все хорошо... Все прекрасно... Ему знаком этот голос. Он пробует сообразить, кому он принадлежит, и внезапно видит не только лицо и белую шапочку, но и всю незнакомую комнату с зеленоватыми стенами. У кровати стоит Бессон д'Аргуле - он называет его Пьером, они ведь дружат уже лет тридцать, - который выглядит довольно комично: под расстегнутым халатом - фрачный жилет и белый галстук. - Успокойся, милый Рене... Все хорошо... Хорошо, по-видимому, для профессора, который рассеянно щупает ему пульс. Ведь не Бессон же лежит на больничной койке, вокруг которой крутится темноволосая медсестра. Он ее узнал - значит, действительно уже приходил в сознание на несколько секунд. - Ничего серьезного с тобой не стряслось, Рене. Все исследования это подтверждают. Сейчас мы еще помучаем тебя немного, сделаем кое-какие анализы, но без этого никак. Я с минуты на минуту жду Одуара. Кто такой Одуар? Это имя ему известно, по крайней мере должно быть известно - ведь он знает весь Париж. Медсестра кладет на поднос шприц с очень длинной и толстой иглой. Не спуская глаз с Могра, она явно прислушивается к чему-то, и когда дверь отворяется, поспешно идет к ней. - Главное, не удивляйся, если... А он как раз удивился - ему только что удалось открыть рот. Рене не собирается жаловаться или спрашивать о чем-то. Ему очень хочется сказать, глядя на крахмальную манишку и белый галстук: "Старина, я в отчаянии, что испортил тебе вечер!" Но ему не удается произнести ни звука. Голос куда-то делся. Не слышно ничего, даже хрипа. Только тихое посвистывание, вернее даже бульканье, потому что его щеки все так же нелепо надуваются и снова втягиваются. Словно у ребенка, который пытается курить трубку. - Несколько дней ты не сможешь разговаривать... В коридоре кто-то шушукается. Ощущения вернулись, по крайней мере некоторые - он чувствует запах сигаретного дыма. - Ты ведь мне веришь, да? Ты понимаешь, что я не стану тебе лгать? Какой смысл задавать вопросы, если он не может ответить? Он охотно ответил бы "да", чтобы сделать приятное своему другу Пьеру. |
