3

— Да, Ксения, — графиня с племянницей сидели в саду и вели неприятный разговор, — никак я не ожидала от тебя такого… Ты хочешь, чтобы я заботилась о тебе и твоем семействе, но какой же ты пример сама мне подаешь? Я всего-навсего тетка тебе, сестра твоей матери, какое же у тебя исключительное перед другой родней право претендовать на мои деньги?

— Но, тетушка, мы же ваша ближайшая родня!

— Брат Петр и его сын Владимир мне так же родня, как и вы… Но ты хочешь, чтобы я отдала предпочтение твоему семейству. Однако сама ты о своей племяннице, дочери твоего родного брата, нимало не заботишься! Как прикажешь это понимать? Разве девочка тебе не родня? Разве не должна ты ей ровно столько же, сколько и родным детям?

— Но она только племянница мне! — воскликнула Ксения Григорьевна.

— Так же, как и ты мне, дорогая Ксения. Однако от меня ты требуешь таких забот, как если бы ты была мне родной дочерью! Странно… Ты противоречишь сама себе, моя милая…

— Ах, тетушка, ну войдите же в мое положение! Брат оставил слишком мало денег на содержание дочери… У меня у самой трое детей! Мы ведем жизнь, конечно, широкую, но мы и должны так жить! Наше положение налагает определенные обязательства на все семейство! Увы, мы разорены…

— Вы были разорены потому, что не умели рассчитывать своих средств! — воскликнула графиня. — Впрочем, это беда общая.

— Вам легко рассуждать, тетушка, у вас не было детей. Вы не знаете, что надобно своему сыну дать положение в обществе, доставить ему место, которое будет его достойно. Что дочерей надобно выдать замуж…

— Дорогая моя! — оборвала ее Елизавета Петровна. — Как раз все эти расчеты мне очень хорошо знакомы. Я живу не в пустыне, а в свете, и прекрасно знаю, чего требуют дети. Но я никогда не делала различий меж своими и чужими и всегда равно помогала всем, кому могла. К тому же взять, к примеру, другого моего племянника — Владимира. Ему никто не «доставал места», как ты говоришь. Он сам своей волей, своими талантами поступил на военную службу и, должна тебе заметить, отличился на ней в лучшую сторону, добавив славы нашему имени! Он лишь на два года старше твоего Евгения, а уж в чине подполковника… А начинал простым поручиком, как и прочие. Был на войне, имеет ордена, был ранен! — Графиня разошлась не на шутку. Племянника она обожала и не знала, какими еще словами подчеркнуть его достоинства.

— Тетушка, но два года разница существенная! В двенадцатом году Владимиру было уж семнадцать лет, а Евгению? Всего пятнадцать! Куда бы, на какую войну он отправился?

— Ксения, да я не о том! — сказала графиня. — Неважно, служил твой сын или нет… Дело в том, как нынче он может применить свои силы. Ему теперь сколько лет — двадцать три? Что же он, служит?

— Да, — ответила Ксения Григорьевна, — по статской линии идет. Тут, конечно, не столица, но перспективы у него немалые, все же наше положение здесь, в К., весьма существенно.

— Вот, а ты говоришь нету средств!

— Средства есть, но слишком скудные, не к нашему положению!

— Ксения, довольно. Я все поняла. — Елизавета Петровна поднялась. — Я теперь хочу прогуляться, а насчет моего завещания я уже знаю, что напишу.